Почти подруги
Шрифт:
Профиль Жуковой с прямым, идеальных пропорций носом и небольшим ртом был бы слащаво красив – как у дамы с портрета эпохи рококо, – если б не тяжелый, почти мужской подбородок да напряженные скулы, готовые к прищуру. Вблизи было заметно, что Катерине около сорока. Но ее лицо вызывало у Али в сто раз больше симпатии, чем идеальные лица журнальных моделей.
– Значит, ты тут одна в Москве?.. Ага, ага… И живешь – как, снимаешь?.. А друзья уже появились?..
Аля охотно отвечала на вопросы. Тем временем они проползли тоннель под пересекавшей Садовое кольцо Тверской и снова выбрались на белый свет.
– Друзей – раз-два и обчелся, родных тут нет, бойфренда нет, – подытожила
И еще не разъяснив, что за идея, она полезла за чем-то в свою алую кожаную сумку.
Райский цветник – вот что это было такое. Только рай не из чинной детской книжицы с пастельными иллюстрациями, а рай-джунгли: вопящий, яркий, с резкими запахами, с дикими красками и прыжками, с волосатыми цветками, жадно заглатывающими порхнувшую мимо добычу, рай с обитателями, распираемыми собственной силой, бьющими из земли соками, своей непохожестью.
Здесь из полутьмы выныривала дива в широкополой леопардовой шляпе, обменивалась символическими поцелуями со змеелицым лысым господином при эспаньолке и скрывалась в полутьме же, волнующейся боками и спинами.
Длинноногий денди в сокрушительно элегантном костюме цвета «пепел розы» обозревал зал, надменно выставив подбородок, а на его локтях повисли, как гигантские украшения, две высокие блондинки в блестящих платьях.
Седой флегматик с мордой кастрированного кота лениво возражал известной телеведущей-истеричке; его запонка, вспыхивавшая драгоценным синим огнем, вторила ритмично бликующим фужерам с шампанским, проплывающим мимо на подносе.
Соблазнительная Дюймовочка в черном мини-платье покачивалась на двенадцатисантиметровых каблуках, заливисто хохоча и показывая розовый язычок специально для фотографа, чуть присевшего перед ней с увесистой мощной камерой.
Юркнул мимо парнишка в зауженных брючках и золотых ботинках яростного луженого блеска. Взмахнул лапищей ражий рыжий политобозреватель в расписной рубахе с розанами и едва не сшиб даму с покорным овечьим лицом при роскошном изумрудном колье. Прошел на мягких лапках пожилой щеголь-адвокат (бархатный лиловый пиджак, гастук-бабочка в крапинку), игриво поводя глазами. Двое солидных господ в темных костюмах идеального кроя со всем уважением и увесистой грацией прильнули к некоему носачу с одуванчиковой седой шевелюрой, в вязаной жилетке, издалека (но только издалека) похожему на доброго гнома.
Через буйные людские краски прорвалось вспышкой воспоминание: вагон метро, в котором Аля ехала полчаса назад. Пространство, до края заполненное волнами и складками драпа, плащевки и кожи цвета угля, сажи, графита, асфальта, сырой земли, тяжелых комьев, вязко чпокающей ночной грязи. А над ноябрьской чернотой одежды – монотонные лица, все уставшие, с тусклыми, выключенными глазами, с бледными в желтом свете лицами… подобрался вагончик. И трясется вагон, как шейкер: довезти-довести до кондиции, довезти-довести.
Вот оттуда Аля – сюда!
Когда она вошла в клуб, стиснув пальцы, предвкушая, глупо улыбаясь, держась чуть позади летевшей на всех парах Стаси, – словно вся сверкающая туша Ниагарского водопада обрушилась на нее. О, о! Глаза разбежались по сотне дорожек. Дистиллят красоты, концентрат оригинальности и яркости, собранный по капельке с тощих российских полей. Девушки и дамы были так сияющи, гладки, бархатисты, стройны, переливчаты, а мужчины – окружены аурой власти, невидимыми порхающими руками портных, секретарш, маникюрш, запахом денег в пачках и запахами толстых ковров, коллекционного коньяка с нотками
Жукова – единственная и неповторимая – отдала Але свой билет на юбилей модного журнала (и оборвала благодарности, как будто всучила ерунду вроде автобусного билета). В пригласительном значилось «плюс один гость», и Аля, секунду повыбирав между Стасей и Чащиным, переставшим звонить ей после неслучившегося поцелуя, позвала подругу.
Ритмично и гортанно вскрикивала певица из динамиков. О! О! Уау-уау-уау! О! О! Всхлипы жаркого болота. Муар тропических шорохов. Шлепки и хлопки. Внизу, на первом этаже под галереей, в разлетающемся от зеркального шара снеге подрагивали и вились холеные особи, райские птицы, аквариумные красавцы. Тэйкит! Тэйкит! Лавми! Лавми!
– Смотри, как дикторша с Первого канала отплясывает!
– Ну дает, старушка!.. Смотри, Аль, вон та модель в зеленом – это чья-то любовница, суперкруть, я не помню, Абрамовича или…
– Петровича?
– Смотри… Ну точно, Маккартни!
– Пол Маккартни?! Где?
– Дура, платье Стеллы Маккартни! Из последней коллекции.
– Стасечка, ой, Стася!.. Погляди, там, у колонны. Это не Руманов?
– Не стони в ухо… Не вижу. Отвернулся.
– Черт! Я на платье пятно посадила.
– Ладно, Альсончик, отстираешь и вернешь. Я его все равно редко ношу.
– Ясно. На тебе, боже, что нам негоже.
– Смотри, смотри! Вон, по лестнице чешет, это же мегаписатель! Как его звать?..
– Тэйкит! Тэйкит! Лавми! Лавми!
Стася, со свистом дотянув через трубочку последние капли коктейля, захотела отправиться на танцпол. Свирская отказалась – не в настроении. И через секунду осталась одна.
Музыка стала быстрее, внизу невидимый монтажер нажал на перемотку. Уо, о, о, уо, о, о! – отрывисто прыгал сильный женский голос. Мимо Али процокала деловитая брюнетка, сверкнув аксельбантом – алым черепом из стразов – на плече. Хэндз-ап! Ап! Ап! Навстречу музыкальному продюсеру метнулся молодой человек в шоколадном цилиндре. Рядом махнула ресницами-опахалами с узором «павлиний глаз» какая-то искусница. Ровное гудение голосов с выбросами смеха неумолимо затапливало клуб, но снизу прорывалось бодрое «хэндз- ап! уо, о, о!», а мимо официант пронес душную волну жареной свинины. Алю повело, закружилась голова. Она поставила полупустой бокал с липкой маргаритой на цоколь колонны. Вдруг почувствовала себя здесь совсем чужой.
Толпа постоянно двигалась, мешалась, люди тасовались, как колода карт, и даже если не сходить с места, каждая секунда поворотом калейдоскопа приносила зрелище новых, удивительных персонажей в разнообразных сочетаниях. Отошли в сторону две пухлые матроны в черном, и Альбина увидела девчонку лет тринадцати (кто пустил ее сюда?), по-своему наряженную для праздника: красные колготки, мандариновый жакет с приколотым к лацкану Арлекином. Девочка стояла в углу одна, пристально рассматривая яркую публику через очки в толстой белой оправе. Чудачка, мандариновый вороненок. Аля усмехнулась, схваченная вмиг щемящим чувством родства. Девочка спокойно посмотрела влево, вправо и, решив, что никто на нее не обращает внимания, взяла со стола бокал с шампанским и сделала большой глоток.