Почтовые
Шрифт:
Кабинет ревизионного управления был совсем небольшим.
— Не душно? — спросил Муса. — Сейчас открою окно.
Он распахнул круглое оконце высоко под потолком. Для этого ему пришлось встать на стул.
Там, за этим странным не то чердачным окошком, не то иллюминатором светило солнце, освещая стилизованные под дерево панели на стенах и пыльную люстру с тремя рожками, точно такую же, как у моей бабушки на кухне. В углу стоял, занимая половину тесной комнаты, большой деревянный стол, заваленный бумагами.
Стол был монументальный —
— Да что же такое, — проворчал Муса Ахмедович и сдвинул старый дисковый телефон, подзорную трубу, пустую чернильницу и циркуль к краю стола, — порядка нет! Всякий хлам развели. Сейчас, погодите, я освобожу тут. А то даже подписать заявление негде.
Он подошел к шкафу с папками, открыл стеклянную дверцу и убрал часть бумаг на пустую полку. Потом выпихнул из-под стола тумбу и переставил на нее глобус и какой-то прибор, то ли компас, то ли манометр. Расчистив небольшой кусочек столешницы, он с радостным вздохом выхватил из кипы листов чистый и сказал:
— Давайте пишите заявление. Компьютера у меня нет, вот только это, — он указал на древнюю печатную машинку. — Но она не работает: лента высохла.
— А что значит «Специальный отдел»? — спросила я, усевшись на единственный стул для посетителя и рассматривая клейкую ленту от мух, которая свисала с бабушкиной люстры.
Муса Ахмедович в своем синем складском халате казался в этом необычном кабинете совершенно чужим, как, впрочем, и я сама.
— Занимаемся специальными поручениями, — коротко ответил Муса Ахмедович.
— Негабаритными грузами, что ли?
— Ими тоже, — Муса выхватил у меня из рук заявление о приеме на работу, быстро прочитал, черкнул в верхнем левом углу согласие и вложил в старую картонную папку. — Трудовой договор в кадрах подпишете, а положение об отделе и должностные выдаст Мария, мой заместитель. Она пока в отпуске, будет через пару дней. Инструктаж и прочую чепуху проведем побыстрее.
— Извините, — я словно очнулась, — как-то не уверена, что смогу работать у вас. Я экономист, а не почтальон. Грузы, письма — это не мое.
— Еще пенсии и газеты, — сказал Муса и проникновенно добавил: — Я понимаю, но выбора-то нет. Другой стажер нам не светит, и так три года на эту должность никого найти не могли. Я уж думал, Валентина Игнатьевна решила покинуть нас окончательно, ан нет, все же она бдила.
— Получить направление от нее — это не типичная ситуация?
— Ну как вам сказать, наверное, да. Валентина Игнатьевна там не работает.
— В центре? А где она работает?
— Сейчас нигде, — пожал плечами Муса Ахмедович, — а раньше возглавляла Специальный отдел.
Ситуация была странная. Поди туда — не знаю куда, подпиши у того, кого нет. Может, у них на Почте все больны? Может, я больна и лежу с жаром?
— Не переживайте так, Татьяна. Устраивайтесь к нам. Большая организация. Есть
— Девушка сказала, что есть только в Специальный отдел. И только стажером.
— Да бросьте, у нас столько отделений, а она отвечает только за центральное, — отмахнулся Муса.
Я молчала. С одной стороны, мне хотелось работать в центре города в большой организации, по специальности и с хорошей заработной платой. С другой стороны, сейчас срочно нужна работа и хоть какие-то деньги. И даже пособие по безработице от центра занятости было нелишним. А уж зарплата — и вовсе прекрасно. Перспективы роста опять же. И, кстати, куда я тут вырасту?
— Заработная плата не ниже, чем на прошлой работе. Имеем такую возможность, да. У нас тут ненормированный график, а за это всегда идет доплата, — разливался Муса Ахмедович, наблюдая за моими мучениями.
— Ну хорошо, давайте, — решилась я.
— Отлично, — просиял Муса Ахмедович, — я уверен, что вы не пожалеете.
Глава вторая
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Козья слобода.
Я открыла глаза и осмотрелась: потертые сиденья, серый салон. Лампы заливали лица пассажиров бледно-голубым светом, и казалось, будто в вагон набилась толпа хорошо разложившихся зомби. Я натянула капюшон поплотнее: восемь утра — час пик, все спешат на работу. И дремлют. Я тоже сплю утром в поезде: стоит мне только присесть, как глаза сами собой закрываются.
— Станция Козья Слобода… — поставленный голос диктора пробил пелену сна.
Послышался щелчок, потом странные звуки, как будто кого-то стошнило, хихиканье, а затем гадкий козлиный голос проблеял:
— Ку-ка-ре-ку! Почтовая служба, двери открываются!! На зарядку станови-ись!
Вздрогнув, я окончательно проснулась.
Это наваждение продолжалось неделю, ровно с того дня, как я заступила на должность стажера в Специальный отдел Почты России. Резкий вопль звучал каждый раз, когда возникала опасность, что я проеду свою станцию. Что только не орал мерзкий Козлиный: и простое короткое «Вставай», и «Проснись и пой», иногда даже читал матерные стихи или пел частушки. И конечно же, кроме меня, никто из пассажиров не выказывал удивления от криков и кривляния.
В первый раз я решила, что мне почудилось. Во второй возникло легкое беспокойство, все ли со мной в порядке. Сейчас же я была серьезно озабочена этими голосовыми не то галлюцинациями, не то повторяющимися сновидениями. Каждое утро, услышав Козлиного, я клялась себе, что запишусь к врачу, но к вечеру забывала, и так повторялось снова и снова. Обсудить проблему можно было бы со Светкой Моховой: мы дружили все пять лет учебы в университете, но сейчас она на месяц уехала к родителям в Набережные Челны.