Почтовый круг

Хайрюзов Валерий Николаевич

— Завтра с утра в школу пойдем, — сообщил я, застилая простыней матрац.

— Ой, чуть совсем не забыла, — всполошилась сестра, — Костю постричь надо. Посмотри, как оброс. Мне и в нашей школе за него стыдно было, здесь и подавно будет.

— Ничего, — бодро ответил Костя, — сойдет!

— Давай подстригу, смотреть тошно, — рассердилась сестра.

Она подождала, когда Костя закончит свои дела, достала из сумки ножницы, обмотала шею полотенцем и принялась кромсать волосы. Костя брыкался, мученически смотрел в зеркало.

— Не вертись, —

прикрикнула на него Вера и смахнула на пол волосы.

Неожиданно Костя вскрикнул и, зажав рукой ухо, бросился к окну. Увидел на руке кровь, заревел на весь дом. Из своей комнаты выглянула хозяйка.

— Что случилось? — спросила она.

— Ухо ему прихватила, — сквозь слезы ответила Вера.

Я посмотрел Костино ухо. Ранка была пустяковая. Вера чуть-чуть прихватила кожу. Хозяйка принесла йод, обмазала брату ухо, оно почернело, точно обмороженное.

— Эх ты, а еще солдатом хочешь быть!

— Она специально, — ныл Костя.

— Давай я тебя достригу, — предложил я.

Костя послушно сел, показал Вере кулак.

Спать легли поздно. Мы с Костей на диване, Вера на раскладушке. Ребятишки уснули сразу, а я еще долго ворочался, потом встал, подошел к окну. Погода испортилась окончательно. Сердито постукивало стекло, на столбе напротив окна болтался фонарь, белые лохматые языки снега бешено крутились возле кладовок и через поваленный забор уносились в ночь.

* * *

Утром мы встали пораньше, чтоб собраться как следует, все-таки первый день в городской школе. Дверь с улицы была присыпана снегом. Прямо от крыльца пробрались через кособокий сугроб, вышли на заледенелую дорогу. Утро было холодное, ветер лениво срывал с труб белый дым, катил вниз по крыше к земле. Солнце еще не взошло, но на улице было светло, точно в комнате после побелки.

Школа находилась недалеко, в двухэтажном здании. Парадное крыльцо украшали огромные каменные шары.

Кабинет директора был пуст — кто-то из ребятишек сказал, что он в учительской.

По коридору, в сторону гардероба катились шумливые человечки, вешали одежду на крючки и, не задерживаясь, неслись дальше по своим классам. Вера с Костей остались ждать меня в коридоре. Они прижались к стене, с настороженным любопытством посматривали на школьников.

Директор оказался моложе, чем я предполагал, на вид ему было лет тридцать. Он без лишних слов забрал документы, тут же при мне распределил ребятишек по классам. Я подождал, когда начнутся уроки, и пошел домой — нужно было приводить в порядок комнату. Перво-наперво решил избавиться от дивана. Огромный, пузатый, чем-то похожий на старого кабана, он занимал полкомнаты. Обивка давно протерлась, острые пружины выпирали наружу. Диван начал разваливаться, едва я стронул его с места, отвалилась спинка, сухо затрещали пружины. За дверью я нашел ведро с известью, тут же лежал перевязанный бинтом огрызок кисти.

В обед, когда я уже закончил уборку, пришли ребятишки.

— А я пятерку получил по математике, —

сияя, прямо с порога сообщил Костя.

— Сам напросился. Они эти задачи с Таней решали, — подчеркнула Вера.

«Первая пятерка за последнее время. Ты скажи, сумела подойти, заинтересовать его», — подумал я о Тане. Со мной Костя занимался спустя рукава, торопился, чувствовалось, ему хотелось поскорее ускользнуть на улицу. Его притворная покорность меня бесила. Наши занятия закапчивались тем, что я решал задачи сам, ему оставалось только переписать.

— Ну, как в новой школе?

— Мальчишки воображалы, а девчонки ничего, с некоторыми я уже подружилась.

Вера быстро сняла школьную форму, принялась помогать мне.

Солнце наконец-то заглянуло к нам в комнату, осветило темную, еще не высохшую стену, кусок некрашеного пола, веселым слепящим огоньком засветился на подоконнике никелированный чайник. Костя подошел к окну, медленно повернул чайник — по стенке пробежали яркие зайчики.

После обеда мы с братом поехали в мебельный магазин покупать кровать, а Веру отправили за продуктами в гастроном.

В центральном мебельном магазине кроватей не оказалось, нам посоветовали съездить в Заречье. Но и там не повезло, мы опоздали, все кровати были уже проданы. Правда, в углу магазина стояли софы, стоили они двести тридцать рублей, мне это было не по карману. Я уже собрался уходить, но неожиданно около кассы увидел Валентину, она тоже заметила меня, помахала рукой.

— Софу купила, — улыбаясь, сказала Валентина. — Решила наконец-то обзавестись мебелью.

Она повернулась к шифоньеру, посмотрела в зеркало, быстрым движением поправила платок, прикрыла полные, как у тетки, щеки. Одевалась Валентина модно, любила меха. Рукава пальто оторочены соболем, на ногах расшитые бисером оленьи унты.

Я заметил, что в магазине рассматривают ее с какой-то тайной завистью; она это чувствовала, по лицу сквозила довольная улыбка.

— Мы тоже хотели кровать купить, только их уже разобрали, — вздохнул Костя.

Он поднял с пола гвоздь, который выпал из упаковки, засунул в карман. В этот момент брат чем-то напоминал мне отца — он не любил разбросанных гвоздей, всегда подбирал их.

— Ты, Степан, прости, заняла я комнату, — смущенно сказала Валентина. — Тетя Зина говорит, что тебя уже больше месяца нет, а тут вещи мои пришли, на улице их не оставишь.

— Да мы устроились, — сказал я, наблюдая за Костей. — Сегодня вот комнату побелили, только спать не на чем.

— А что софу не возьмете? Очень удобно: раздвигается, смотрится. Сейчас все покупают, модно. — В ее голосе послышались профессиональные нотки.

— Куда ее, сломаем. Нам что-нибудь попроще.

Мне не хотелось говорить, что у нас не хватает денег, но она каким-то своим женским чутьем поняла и быстро, не меняя интонации, сказала:

— Конечно, не все сразу, поработаешь, потом хорошую мебель возьмешь. Я вот в Бодайбо вертолетчиков знаю, богато живут.