Под алыми небесами

Салливан Марк

3

Вход в кино не был освещен, этого требовали правила светомаскировки. Но сердце Пино забилось сильнее, когда он увидел на афише имена Фреда Астера и Риты Хейворт. Он любил голливудские мюзиклы, в особенности с музыкой в стиле свинг. И ему снилась Рита Хейворт, которая… ладно, не будем…

Пино купил два билета. Другие зрители заходили в кинотеатр, а он стоял, оглядывая улицу в поисках Анны. Он ждал, пока тоскливое, опустошительное понимание

не пришло к нему: ждать бесполезно.

– Я тебе говорил, – сказал Миммо, появившийся вдруг словно ниоткуда.

Пино хотел рассердиться, но не мог. В глубине души он признавал интуицию и чутье младшего брата, его ум и уличную смекалку. Он протянул Миммо билет.

Они вошли в кинотеатр, сели на свои места.

– Пино? – тихо спросил Миммо. – Когда ты начал расти? В пятнадцать?

Пино подавил улыбку. Его брат всегда сетовал на свой малый рост.

– Вообще-то, уже после шестнадцати.

– Но бывает, что и раньше?

– Бывает.

Свет в зале погас, начался пропагандистский киножурнал. Пино все еще переживал, что Анна обманула его, когда на экране появился дуче. В генеральском мундире, увешанном медалями, в бриджах и сверкающих черных сапогах для верховой езды, доходящих до колена, Бенито Муссолини прохаживался с одним из своих полевых командиров по берегу Лигурийского моря.

Закадровый голос сообщил, что итальянский диктатор инспектирует укрепления. На экране дуче шел, сцепив руки за спиной. Императорский подбородок указывал на горизонт. Спина напоминала триумфальную арку. Грудь была выпячена вперед.

– Он похож на петушка, – сказал Пино.

– Ш-ш-ш-ш! – прошептал Миммо. – Не так громко.

– Да почему? Как его увидишь, сразу ждешь, что он тебе прокричит «кукареку».

Его брат усмехнулся, а с экрана продолжали распространяться об итальянской системе обороны и о растущем уважении к Муссолини в мире. Это была чистейшая пропаганда. Пино каждый вечер слушал Би-би-си. Он знал: то, что он видит на экране, не соответствует действительности, и порадовался, когда кинохроника закончилась и начался фильм.

Вскоре комедийный сюжет фильма и сцены, в которых Хейворт танцевала с Астером, увлекли Пино.

– Рита! – со вздохом сказал Пино, когда Хейворт принялась вращаться и подол ее платья взметнулся, как плащ матадора. – Она так элегантна, почти как Анна.

Миммо поморщился:

– Она тебя обманула.

– Но она так красива! – прошептал Пино.

Завыли сирены воздушной тревоги, люди с криками вскочили со своих мест.

Сцена замерла на крупном плане: Астер и Хейворт танцуют, прижавшись щека к щеке, их губы и улыбки обращены к объятым паникой зрителям.

Экран погас, и рядом с кинотеатром раздались выстрелы зениток, а первые невидимые бомбардировщики союзников открыли люки, и вниз полетели бомбы – прелюдия к огню и разрушению, ожидавшим Милан.

Глава третья

1

Зрители

с криком бросились к дверям кинотеатра. Ужас охватил Пино и Миммо, стиснутых стремящейся к выходу толпой, когда с оглушающим грохотом взорвалась бомба и задняя стена кинотеатра обрушилась, полетели камни и осколки, изорвавшие экран в клочья. Свет погас.

Что-то больно ударило Пино по щеке, вспороло ее. Он почувствовал пульсирующую боль, кровь потекла по щеке и подбородку. Теперь уже состояние паники сменилось шоком, он задыхался от дыма и пыли, пробираясь к выходу. Глаза и ноздри у него жгло от попавшего в них песка. Наконец они с Миммо выбрались из здания и, согнувшись пополам, зашлись в кашле.

Снаружи выли сирены, бомбы продолжали падать, бомбардировка еще была далека от своего пика. Пожары бушевали на улице по обеим сторонам от кинотеатра. Грохотали зенитки. Трассирующие снаряды описывали красные дуги в небе. Они взрывались с такой яркостью, что Пино видел силуэты бомбардировщиков «ланкастер», которые летели крыло к крылу боевым клином, словно стая темных гусей в ночи.

Бомбы падали и падали, издавая звук, похожий на жужжание шмелей, и взрывались одна за другой. В небо устремлялись языки пламени и маслянистого дыма. Некоторые бомбы падали так близко, что взрывной волной братьев чуть не сбивало с ног.

– Мы куда бежим, Пино? – воскликнул Миммо.

Пино был слишком напуган, чтобы подумать об этом, но все-таки ответил:

– К Дуомо.

Пино повел брата к единственному сооружению в Милане, которое было освещено не пожаром. Вдали лучи прожекторов высвечивали собор, который казался неземным, чуть ли не ниспосланным Провидением. Пока они бежали, жужжание шмелей в воздухе и взрывы прекратились. Больше не было ни бомбардировщиков, ни зенитного огня.

Только вой сирен, вопли и крики людей. Впавший в отчаяние отец, держа в одной руке фонарь, другой разгребал гору кирпичей. Рядом рыдала его жена, держа на руках мертвого сына. Другие плачущие люди с фонарями стояли вокруг мертвой девочки, которой оторвало руку, она смотрела на людей остекленевшими глазами.

Пино никогда прежде не видел мертвецов и теперь сам заплакал. Ничто не будет таким, как прежде. Он чувствовал это с такой же очевидностью, с какой все еще слышал жужжание и взрывы. Ничто не будет таким, как прежде.

Наконец они добрались до Дуомо. Вокруг собора не было воронок, оставленных взорвавшимися бомбами. Не было ни развалин, ни пожаров. Если бы не крики, доносившиеся издалека, то здесь казалось, что никакой бомбежки и не было.

Пино слабо улыбнулся:

– План кардинала Шустера сработал.

Миммо нахмурился и сказал:

– Наш дом недалеко от собора, но и не очень близко.

Парни пробежали по лабиринту темных улиц, который вывел их к дому номер три по Виа Монтенаполеоне. Магазин сумочек и их квартира наверху стояли целыми и невредимыми. После того, что они видели, это казалось чудом.