Под алыми небесами

Салливан Марк

Лейерс сказал что-то рассерженным голосом солдатам СС, и те отошли в сторону. Генерал направился к семи старым вагонам. Пино поспешил за ним. Он поднял голову и увидел надпись «Binario^[25] 21».

Пино был озадачен; он что-то слышал об этом раньше, но не мог вспомнить. Поскольку вокруг царил шум, пока шла погрузка награбленного, Пино, только дойдя до последнего вагона, услышал детский плач внутри.

Этот звук заставил генерала остановиться. Лейерс стоял, глядя на потрескавшиеся, со щелями, стены вагонов для перевозки скота, сквозь щели на них

смотрело множество испуганных глаз, и тут Пино вспомнил, как синьора Наполитано говорила о двадцать первой платформе, откуда увозят на север евреев.

– Пожалуйста, – раздался из вагона плачущий женский голос. – Куда вы нас везете? Не можете же вы оставить нас так после тюрьмы! Здесь нет места. Здесь…

Лейерс, пораженный, посмотрел на Пино:

– Что она говорит?

Пино перевел.

Пот выступил на лбу генерала.

– Скажите ей, что их везут в трудовой лагерь «Организации Тодта» в Польше. Это…

Раздался свисток паровоза. Поезд сдал назад на полметра. Крики из вагона стали еще громче – сотни мужчин, женщин и детей просили выпустить их, сказать, куда их везут, молили о капле милосердия.

– Вас везут в трудовой лагерь в Польше, – сказал Пино плачущей женщине.

– Помолитесь за нас, – сказала она, и тут колеса пришли в движение, поезд начал отходить от двадцать первой платформы.

Три детских пальчика высунулись из щели в задней стенке последнего вагона для перевозки скота. Пино показалось, что это махали ему на прощание из набирающего скорость поезда. Он смотрел вслед уходящему составу и видел эти пальчики еще долго после того, как поезд ушел. Ему хотелось броситься вслед за ним, освободить этих людей, увести в безопасное место. Но он стоял, потерпевший поражение, беспомощный, подавляя слезы при воспоминании об этих пальчиках, которые словно навсегда отпечатались в его памяти.

– Генерал Лейерс!

Пино повернулся. Повернулся и генерал, лицо его было бледно. Видел ли он эти пальчики?

По платформе к ним шел полковник гестапо Вальтер Рауфф, лицо его раскраснелось от ярости.

– Полковник Рауфф, – сказал Лейерс.

Пино отошел от генерала, уставился себе под ноги. Он не хотел, чтобы Рауфф узнал его и начал задавать вопросы: каким это образом парнишка из «Каса Альпина» стал водителем генерала Лейерса.

Полковник гестапо начал кричать на Лейерса, а тот – на полковника. Пино понимал мало, но он услышал, что Рауфф упомянул Джозефа Геббельса. Лейерс ответил упоминанием Адольфа Гитлера. И по их позам и жестам Пино понял смысл разговора. Рауфф был подотчетен рейхсминистру Геббельсу, а Лейерс – самому фюреру.

После нескольких минут обмена угрозами и разговора в ледяных тонах разъяренный Рауфф сделал шаг назад и выкинул вперед руку:

– Heil Hitler!

Лейерс ответил тем же, но с меньшим энтузиазмом. Рауфф уже собрался уходить, но тут его взгляд задержался на Пино. Пино чувствовал, как полковник словно ощупывает его глазами с головы до ног.

– Форарбайтер, – сказал генерал Лейерс. – Мы уходим. Подайте мою машину.

– Jawohl, General, – сказал Пино на своем лучшем немецком и поспешил пройти между двумя нацистскими офицерами, не глядя на Рауффа,

но чувствуя спиной его взгляд.

Делая очередной шаг, Пино опасался, что его окликнут. Но Рауфф не произнес ни слова, и Пино покинул платформу двадцать один, молясь о том, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

2

Генерал Лейерс сел в машину с обычным своим непроницаемым выражением лица.

– К Долли, – сказал он.

Пино увидел в зеркале глаза Лейерса, устремленные вдаль. Он знал, что должен держать рот закрытым, и все же сказал:

– Mon general?

– В чем дело, форарбайтер? – спросил генерал, по-прежнему глядя в окно.

– Людей в вагоне и в самом деле везут в трудовой лагерь в Польше?

– Да, – ответил генерал. – Он называется Аушвиц.

– А почему в Польше?

При этом вопросе глаза Лейерса чуть не вылезли из орбит, и он почти закричал в раздражении:

– С какой стати все эти вопросы, форарбайтер? Вы забыли свое место? Не знаете, кто я?

У Пино возникло такое чувство, будто его стукнули по голове.

– Oui, mon general.

– Тогда держите рот на замке. Вы больше не будете задавать вопросы мне и кому-либо другому и будете делать то, что вам говорят. Ясно?

– Oui, mon general.

Когда они доехали до квартиры Долли, Лейерс сказал, что сам заберет саквояж, и приказал Пино вернуть «фиат» в гараж.

Пино хотел бы пойти за генералом в квартиру или обойти дом и дать знак Анне, чтобы впустила его, но было еще светло, и он опасался, что его увидят. Он стоял и долго смотрел в окна квартиры Долли, а потом уехал, сгорая от желания рассказать Анне обо всем, что он видел сегодня. Убийство. Насилие. Отчаяние.

В ту ночь и многие другие ночи позже Пино преследовали сны с красными вагонами на двадцать первой платформе. Он слышал голос женщины, которая просила его помолиться за нее. Он видел детские пальчики в щели последнего вагона, и ему снилось, что они принадлежат ребенку с тысячью лиц, ребенку, которого нельзя спасти.

Следующие дни и недели Пино возил генерала Лейерса по всей Северной Италии. Спали они редко. Пино за рулем часто думал о безликом ребенке и женщине, с которой он говорил на платформе двадцать один. Неужели их отправили в Польшу, чтобы уморить трудом до смерти? Или немцы просто увезли их куда-то и расстреляли, как сделали это в Мейне и десятке других мест по всей Италии?

Если Пино не вел машину, то он чувствовал безнадежность и собственное бессилие, глядя, как Лейерс грабит заводы, вывозя оборудование, захватывая огромное количество строительных материалов, автомобилей и продуктов. Все города лишались основных товаров, которые либо отправлялись в Германию поездом, либо поставлялись солдатам на Готскую линию. Все это время Лейерс демонстрировал непримиримость, безжалостность и исполнительность.

– Я все время говорю, что союзники должны разбомбить железную дорогу через перевал Бреннер, – сказал Пино дядюшке как-то вечером в конце октября 1944 года. – Нужно перерезать эту магистраль, иначе нам зимой будет нечего есть.