Под алыми небесами
Шрифт:
– Выстрелы, mon general?
Лейерс подошел к нему, недоуменно покачивая головой:
– Четыре выстрела. И все мимо. Никогда не умел стрелять.
– Mon general, я не понимаю.
– Я передавал нечто важное для Италии, для ее защиты, – сказал он. – Но стоило мне отвернуться, как четверо рабочих воспользовались этим и бросились наутек.
– И вы застрелили их? – спросил, нахмурившись, Пино.
– Я стрелял в них, – сказал генерал Лейерс. – А точнее – либо выше, либо ниже их. Стрелок из меня никудышный. Но в общем-то,
Если генерал Лейерс лгал, если он убил четверых рабов, то он был превосходным актером или человеком, начисто лишенным совести, думал Пино, ведя машину в Милан. Но все же Лейерс был потрясен, увидев евреев на двадцать первой платформе. Может быть, в отношении каких-то вещей совесть у него была, а в отношении других – нет. Генерал, казалось, пребывал в хорошем настроении, он похохатывал про себя или время от времени довольно причмокивал губами. А почему бы и нет? Он только что похитил огромное состояние в золотых брусках.
Генерал сказал, что сделал это ради Италии, ради ее защиты, но Пино с недоверием отнесся к его словам. С какой стати Лейерс будет защищать Италию, когда он только и занимался тем, что грабил ее? А Пино слышал за свою жизнь немало историй о том, что люди при виде золота ведут себя неадекватно, теряют разум.
Когда они остановились перед домом Долли на Виа Данте, генерал Лейерс вышел из машины с саквояжем в руке.
– Завтра у вас выходной, форарбайтер, – сказал Лейерс.
– Спасибо, mon general, – ответил Пино, кивнув.
Ему нужно было отдохнуть. А еще ему нужно было увидеть Анну, но его явно не приглашали на стаканчик виски.
Генерал двинулся было к двери, но остановился.
– Можете взять машину завтра, форарбайтер, – сказал он. – Съездите с горничной куда хотите. Развлекитесь.
5
На следующее утро Анна спустилась по лестнице в тот самый момент, когда Пино вошел в холл. Они оба неуверенно кивнули старухе, подмигивающей на своей табуретке, потом вышли, рассмеявшись, счастливые оттого, что они наконец вместе.
– Это здорово, – сказала она, садясь на пассажирское сиденье рядом с ним.
Пино был рад расстаться со своей военной формой. Без нее он чувствовал себя совершенно другим. Как и Анна. Она надела голубое платье, черные туфельки, на плечи накинула тонкую шерстяную шаль, накрасила губы, подвела брови и ресницы и…
– Что? – спросила она.
– Ты так красива, Анна. Мне, когда я смотрю на тебя, петь хочется.
– Ты такой милый, – сказала она. – Я бы тебя поцеловала, но не хочу размазать дорогую французскую помаду Долли.
– Куда ты хочешь поехать?
– В какое-нибудь красивое место. Где мы могли бы забыть о войне.
Пино задумался на секунду, потом сказал:
– Я знаю
– Да, пока я не забыла, – сказала Анна и достала из сумочки конверт. – Генерал Лейерс сказал, что это пропуск с его подписью.
Отношение к ним часовых на дороге в Черноббио мигом изменилось, когда Пино показал им пропуск. Он повез Анну в его любимое место у озера Комо – в небольшой парк у южной оконечности западного рукава. День стоял ясный, чуть ветреный, необычно теплый для осени. Светло-голубое небо и снег на горных зубцах повыше отражались в водной глади, словно две смешанные акварельные краски. Пино стало жарко, он снял теплую рубашку и остался в белой футболке.
– Здесь так красиво, – сказала Анна. – Я понимаю, почему тебе здесь нравится.
– Я приезжал сюда тысячу раз, и все же это место кажется мне каким-то сказочным, словно в раю. Здесь ничто не говорит о человеке.
– Да. Дай я тебя сфотографирую, – сказала Анна, доставая камеру генерала Лейерса.
– Где ты ее взяла?
– В бардачке. Я потом вытащу пленку, а камеру положу на место.
Пино, поколебавшись, пожал плечами:
– Ну хорошо.
– Встань в профиль, – сказала она. – Подбородок повыше. И волосы убери, я хочу видеть твои глаза.
Пино убрал волосы, но ветерок снова сбросил его непокорные кудри на глаза.
– Постой, – сказала Анна и вытащила из сумочки белую ленту.
– Нет, я ее не надену, – сказал Пино.
– Но я хочу, чтобы на фотографии были видны твои глаза.
Не желая разочаровывать ее, Пино согласился – взял ленту, надел на голову и скорчил гримасу, чтобы рассмешить Анну. Потом встал к ней в профиль, поднял подбородок и улыбнулся.
Она сделала два снимка.
– Идеально. Я всегда буду помнить тебя таким.
– С лентой на голове?
– Это чтобы видеть твои глаза, – возразила Анна.
– Я знаю, – сказал он и обнял ее.
Когда они разомкнули объятия, он показал ей на дальнюю северную оконечность озера:
– Вон там, ниже линии снегов, видишь? Это Мотта, там отец Ре и его «Каса Альпина». Я тебе рассказывал об этом месте.
– Я помню, – сказала Анна. – Как ты думаешь, он по-прежнему помогает им? Отец Ре?
– Конечно, – ответил Пино. – Ничто не может поколебать его веру.
А в следующее мгновение он подумал о платформе двадцать один. Наверно, это отразилось на его лице, потому что Анна спросила:
– Что-то не так?
Он рассказал ей, что видел на платформе, какой ужас испытал, когда тронулся поезд с этими красными вагонами для перевозки скота, когда в щели появились детские пальчики.
Анна вздохнула, погладила его спину и сказала:
– Невозможно быть героем все время, Пино.
– Ну, если ты так уверена.
– Я в этом уверена. Ты не можешь все ужасы мира взвалить на свои плечи. Ты должен найти свое счастье в мире и стараться по возможности помогать другим.