Под алыми небесами

Салливан Марк

«Почему я? Почему я должен видеть это?»

Пино чувствовал себя так, словно он и Италия обречены выносить жестокости, которым, казалось, нет конца. Какое новое зверство ожидает его? Кто умрет следующим? И насколько страшной будет эта смерть?

Голова у него кружилась от этих и других темных мыслей. Он был взволнован, испуган, а теперь еще близок к панике. Он все еще сидел неподвижно, но дышал слишком часто, потел, его лихорадило. А сердце работало так, словно он бежал вверх по склону холма. Он понял, что не может вернуться в Милан в таком

состоянии. Ему нужно какое-нибудь тихое, уединенное место, где он может выплакаться и где никто не будет глазеть на него. Более того, ему требовался кто-нибудь, кто помог бы ему, с кем он мог бы поговорить…

Пино посмотрел на север и понял, куда поедет и кого хочет увидеть.

Он включил передачу и поехал вдоль северного берега озера Комо, не замечая его красоты; теперь он был одержим одной мыслью – побыстрее добраться до Кьявенны и перевала Шплюген.

Дорога после Камподольчино стала почти непроезжей, и Пино пришлось надеть цепи на колеса, чтобы добраться до Мадезимо. Он оставил машину у дорожки на Мотту и зашагал вверх по этой утоптанной тропе, на которой лежало двадцать пять сантиметров свежего снега.

Солнце наконец пробилось сквозь тучи. Когда Пино добрался до плато, сильный ветер разгонял остатки туч. Пино хватал ртом морозный воздух и думал не о величии этого места, а только о «Каса Альпина». Убежище только показалось впереди, а Пино уже потерял терпение и бросился бегом, на крыльце принялся звонить, как бьют в набат при пожаре.

Краем глаза Пино увидел четверых вооруженных людей, вышедших из-за угла здания. На них были красные шарфы, в руках – направленные на него винтовки.

Пино поднял руки и сказал:

– Я друг отца Ре.

– Обыщите его, – сказал один из них.

Пино перепугался – в его кармане все еще лежали документы: один – выданный генералом Лейерсом, другой – Муссолини. Партизаны пристрелят его за одно только это.

Но прежде чем они подошли к нему, дверь открылась, и он увидел отца Ре.

– Да? – сказал священник. – Чем могу вам помочь?

Пино снял шапочку.

– Это я, отец Ре. Пино Лелла.

Глаза священника широко раскрылись сначала от недоумения, а потом от радости и удивления. Он обнял Пино и вскричал:

– Мы думали, тебя нет в живых!

– Нет в живых? – переспросил Пино, едва сдерживая слезы. – С чего вы взяли?

Священник отступил, уставился на него, сияя улыбкой, потом сказал:

– Не имеет значения. Важно, что ты жив!

– Да, отец, – сказал он. – Могу я войти? Поговорить с вами?

Отец Ре увидел наблюдающих за ними партизан:

– Я ручаюсь за него, мои друзья. Я знаю его много лет, и в горах нет человека надежнее его.

Пино не видел, произвело ли это на них впечатление, – он пошел за отцом Ре по знакомому коридору, чувствуя аромат свежеиспеченного братом Бормио хлеба, а потом услышал стоны и разговоры на пониженных тонах.

Более половины столового зала «Каса Альпина» было превращено в госпиталь. Человек, в котором Пино узнал доктора из

Камподольчино, вместе с медсестрой занимались одним из раненых, которые лежали на кушетках, стоящих у печки.

– Из Девятнадцатой бригады Гарибальди, – сказал отец Ре.

– Не ребята Тито?

– Девятнадцатая выгнала этот сброд из долины несколько месяцев назад. Последнее, что нам стало известно о Тито и его шпане, – они промышляют и мародерствуют на дороге к перевалу Бреннер. Трусы. Те, кого ты здесь видишь, отважные ребята.

– Мы можем где-нибудь поговорить, отец? Я проделал неблизкий путь, чтобы увидеть вас.

– Поговорить? Конечно, – сказал отец Ре и повел его в свою комнату.

Священник показал на маленькую скамейку, Пино сел, ломая руки.

– Я хочу исповедаться, отец, – сказал он.

Отец Ре озабоченно посмотрел на него:

– В чем?

– В моей жизни с того дня, когда я покинул вас, – ответил Пино и рассказал отцу Ре обо всем без прикрас.

2

Он срывался четыре раза, когда рассказывал о генерале Лейерсе, рабах, Карлетто Белтрамини, который проклял Пино, когда умирал его отец, о децимации в тюрьме Сан-Витторе, расстреле Туллио Галимберти, насмешках над ним Миммо, уходе сегодня утром с кладбища под мертвыми взглядами голов на кольях.

– Я не знаю, почему это происходит со мной, – сквозь слезы сказал Пино. – Мне это не по силам, отец. Не по силам.

Отец Ре положил руку ему на плечо:

– Мне тоже кажется, что это не по силам человеку, Пино, но, боюсь, если Господь взваливает это на твои плечи, то считает, что тебе это по силам.

– Что именно? – в недоумении спросил Пино.

– Быть свидетелем того, что ты видел и слышал, – сказал священник. – Туллио не должен умереть напрасно. Убийцы с Пьяццале Лорето должны предстать перед судом. Как и те фашисты, которых ты видел сегодня утром.

– Видеть, как они оскверняют мертвые тела… Не знаю, отец… Это ставит под вопрос мою веру в человечество, в то, что люди в глубине души добры, что они не дикари, не такие, какими я их вижу.

– Любой, кто видел такое, усомнился бы в человечестве, – сказал священник. – Но большинство людей в глубине души добры. Ты должен верить в это.

– Даже нацисты?

Отец Ре задумался, потом сказал:

– Я не могу понять нацистов. Думаю, что нацисты и сами себя не могут объяснить.

Пино высморкался.

– Наверно, я хочу быть одним из тех, кто лежит сейчас в столовой, отец. Сражаться открыто. Делать что-то, имеющее значение.

– Господь хочет, чтобы ты сражался по-другому и ради большего блага, иначе ты бы не оказался на своем нынешнем месте.

– Шпионить за генералом Лейерсом, – сказал Пино, пожав плечами. – Отец, если не считать знакомства с Анной, то в последний раз я чувствовал себя хорошо здесь, в «Каса Альпина», когда помогал людям пересекать Валь-ди-Леи, когда спасал жизни.