Под алыми небесами
Шрифт:
– Бинокль.
Пино быстро вернул бинокль генералу, который направил его на юго-восток за Монте-Кастелло. Лейерс выругался, потом язвительно рассмеялся.
– Вот, – сказал он, передавая бинокль Пино. – Посмотрите, как подыхают черномазые.
Пино после некоторых колебаний взял бинокль и увидел солдат Бразильского экспедиционного корпуса, они атаковали, выйдя на открытое пространство у подножия северо-западного склона горы. Первая линия атакующих находилась в сорока метрах от склона, когда один из них наступил на мину и, разорванный на части, взлетел в воздух вместе
Но артиллерия союзников не переставала обстреливать крепость. Часам к десяти в стенах по обе стороны замка появились проломы, и бразильцы продолжили наступление, они накатывались волна за волной и наконец пересекли минное поле, добрались до основания Монте-Кастелло и начали смертельно опасный подъем, который продолжался несколько часов.
Генерал Лейерс и Пино все это время стояли и смотрели, как Десятая горнострелковая дивизия захватывает Делла-Торраччиа, а около пяти часов после рукопашной схватки на вершину Монте-Кастелло поднялись бразильцы. Когда артобстрел союзников прекратился, весь склон горы был изрыт воронками взрывов. Замок лежал в дымящихся руинах. Немецкие войска отошли.
– Здесь они меня победили. А через несколько дней они возьмут и Болонью. Везите меня в Милан, – сказал генерал Лейерс.
За весь обратный путь генерал не проронил ни слова, сидел, опустив голову, делал пометки на документах из своего саквояжа, пока они не остановились у дома Долли.
Пино понес саквояж, следуя за Лейерсом мимо старухи в холле, они поднялись по лестнице. Генерал постучал, и Пино с удивлением увидел, что дверь открыла Долли, облаченная в черное обтягивающее платье.
Глаза у нее слезились, словно она была пьяна. Сигарета чадила в ее руке, когда она, пошатываясь на высоких каблуках, сказала:
– Замечательно, генерал, что вы пришли домой. – Она посмотрела на Пино. – К сожалению, Анна чувствует себя неважно. Что-то вроде расстройства желудка. Лучше держаться от нее подальше.
– Тогда нам всем лучше держаться от нее подальше, – сказал генерал Лейерс, пятясь. – Я не могу позволить себе заболеть. Не сейчас. Я посплю где-нибудь в другом месте.
– Нет, – сказала Долли. – Ты мне нужен здесь.
– Не сегодня, – холодно сказал Лейерс, развернулся и оставил Долли, которая что-то сердито закричала ему вслед.
Пино высадил генерала в немецком штабе, получив приказ явиться в семь ноль-ноль.
6
Пино оставил машину в гараже и потащился домой, а перед его мысленным взором мелькали сцены бойни и разрушения, которые он видел днем. Сколько человек погибло, пока он стоял на безопасном месте и наблюдал? Сотни?
Ему не давала покоя эта невероятная жестокость. Он ненавидел войну. Ненавидел немцев, развязавших ее. Ради чего? Чтобы поставить свой сапог на голову другого человек и грабить его до нитки, пока не придет кто-то, у кого сапог побольше, и не вышвырнет тебя? Как это понимал Пино,
Пино знал, что должен чувствовать себя счастливым, видя поражение и отступление немцев, но сейчас, кроме пустоты и одиночества, не испытывал ничего. Ему отчаянно хотелось увидеть Анну. Но это было невозможно, и оттого у него возникло желание расплакаться. Он подавил в себе эмоции, заставил мозг отгородиться от воспоминаний о сражении.
Это действовало, пока он показывал охране в своем доме документы, пока ехал в лифте мимо часовых на пятом этаже, пока открывал дверь. Входя в квартиру, он думал, что теперь, в одиночестве, сможет упасть на пол и дать волю чувствам.
Но там уже была тетушка Грета, его отец обнимал ее, успокаивал. Она увидела Пино и разрыдалась.
У Микеле тряслась нижняя губа, когда он сказал:
– Люди полковника Рауффа сегодня пришли в мастерскую. Они обыскали квартиру и мастерскую и арестовали твоего дядю. Его отвезли в отель «Реджина».
– В чем его обвиняют? – спросил Пино, закрывая дверь.
– Его обвиняют в участии в Сопротивлении, – плача сказала тетя Грета. – В шпионаже. А ты знаешь, что гестапо делает со шпионами.
У Микеле челюсть задрожала и слезы покатились по щекам.
– Ты слышишь ее, Пино? Слышишь, что они сделают с дядей Альбертом? Что они сделают с тобой, если он не выдержит и расскажет им о тебе?
– Дядя Альберт не скажет им ни слова.
– А если скажет? – спросил Микеле. – Ведь тогда они придут за тобой.
– Папа…
– Пино, я хочу, чтобы ты бежал. Уведи машину своего генерала, езжай к швейцарской границе, в форме и с твоим паспортом. Я дам тебе достаточно денег. Ты можешь дождаться конца войны в Лугано.
– Нет, папа, я этого не сделаю, – сказал Пино.
– Ты сделаешь то, что я тебе скажу!
– Мне восемнадцать! – прокричал Пино. – Я могу делать то, что считаю нужным.
Он сказал это с таким напором и решимостью, что его отец сник, и Пино стало неловко, что он накричал на него. Он не контролировал себя, когда у него вырвались эти слова.
Пино трясло, и он, пытаясь успокоиться, сказал:
– Извини, папа, но я и без того уже пересидел немалую часть войны. Я не стану убегать, пока работает рация и продолжается война. Я буду рядом с генералом Лейерсом. Извини, но это мой долг.
7
Десять дней спустя, 2 марта 1945 года, Пино стоял возле «фиата» генерала Лейерса, разглядывая виллу в холмах к востоку от озера Гарда и пытаясь понять, что происходит внутри.
У виллы стояли семь других машин. На двух водителях была форма СС, на одном – вермахта. На остальных – гражданская одежда. Пино по приказу Лейерса тоже не надел форму. По большей части Пино не обращал внимания на других водителей, он со все большим вниманием наблюдал за домом, потому что узнал двух немецких генералов, которые двадцатью минутами ранее последовали внутрь за генералом Лейерсом.