Под алыми небесами
Шрифт:
Аскари повел машину к опасной дороге на Мадезимо – крутому, узкому, в рытвинах серпантину, опутывавшему горный склон. Никаких ограждений и, по существу, никаких обочин, и несколько раз во время подъема Пино думал, что Аскари не удержит машину и они рухнут в пропасть. Но Аскари, казалось, знал каждый сантиметр дороги, потому что крутил баранку и жал на тормоза так, что они ровно проходили все повороты, Пино даже казалось, что они едут по снегу, а не по скальной породе.
– А на лыжах ты так же катаешься? – спросил Пино.
– Я не умею кататься на лыжах, –
– Что? Живешь в Мадезимо и не умеешь кататься?
– Моя мать отправила меня сюда, чтобы я был в безопасности. Я работаю в мастерской дяди и вожу машину.
– Катание на лыжах похоже на вождение машины, – сказал Пино. – Такая же тактика.
– Ты хорошо катаешься?
– Выигрывал кое-какие соревнования. По слалому.
Гонщик посмотрел на Пино с уважением:
– Тогда мы подружимся. Ты будешь учить меня кататься на лыжах, а я тебя – водить машину.
Пино широко улыбнулся:
– Заметано.
Они добрались до крохотного поселка Мадезимо, в котором имелись гостиница с шиферной крышей, ресторан и несколько десятков альпийских домов.
– А девочки тут есть? – спросил Пино.
– Я знаю нескольких внизу. Они любят ездить в быстрых машинах.
– Нужно нам как-нибудь прокатиться с ними.
– Мне такой план по душе! – сказал Аскари, останавливая машину. – Отсюда дойдешь?
– С завязанными глазами в метель, – сказал Пино. – Может быть, по выходным я буду спускаться и останавливаться в гостинице.
– Тогда заглядывай ко мне. Наша мастерская за гостиницей. Мимо не пройдешь.
Он протянул руку. Пино поморщился и сказал:
– Только не сломай мне пальцы.
– Ладно, – сказал Аскари и крепко пожал ему руку. – Рад был познакомиться, Пино.
– И я тоже, Альберто, – ответил Пино. Он взял рюкзак и вышел из машины.
Аскари рванул с места, помахав из открытого окна рукой.
Пино постоял несколько секунд. У него было такое чувство, будто он познакомился с каким-то важным человеком в своей жизни. Потом он закинул рюкзак на спину и пошел по широкой тропинке в лес. Тропинка все круче и круче уходила вверх, и наконец, через час, он вышел из леса на высокое альпийское плато под склоном горы, поднимающейся почти на тысячу двести метров и заканчивающейся острием, называемым Пиццо-Гроппера.
Плато Мотта имело ширину в несколько сотен метров и опоясывало Гропперу с юго-востока. Западная оконечность этого широкого козырька заканчивалась небольшой хвойной рощей, которая цеплялась за край снижающегося к Камподольчино утеса высотой в стопятидесятиэтажное здание. Солнце во второй половине дня, как медная чеканка, лежало на осенних Альпах, и закат, как и всегда, привел Пино в трепет. Кардинал Шустер был прав: находиться в Мотте – все равно что стоять на балконе одного из величайших соборов Господа.
Мотта мало чем отличалась от Мадезимо. Здесь, на восточной части плато, близ утесов и елей стояли несколько домов в альпийском стиле, маленькая католическая часовня, которую Пино мельком видел снизу, и гораздо
Он вошел под крышу крыльца, постоял перед тяжелой деревянной дверью, потянулся к шнурку, свисавшему с тяжелого медного колокола над табличкой, на которой было написано: «Каса Альпина». Здесь рады всем усталым путникам». Пино дважды дернул шнурок.
Звук колокола эхом отразился от скал у него за спиной. Он услышал крики мальчишек, потом шаги. Дверь распахнулась.
– Здравствуйте, отец Ре, – сказал Пино грузному священнику лет пятидесяти пяти. На священнике, опиравшемся на трость, была черная ряса с белым воротничком и кожаные, подбитые гвоздями альпинистские ботинки.
Отец Ре распахнул объятия:
– Пино Лелла! До меня сегодня утром дошли слухи, что ты приедешь и снова побудешь у меня.
– Бомбежки, отец, – сказал Пино, обнимая священника. Эмоции переполняли его. – В городе совсем плохо.
– И это мне известно, сын мой, – сказал отец Ре срывающимся голосом. – Но заходи, закрой дверь, не выстужай дом.
– Как ваша нога?
– То хуже, то лучше, – сказал отец Ре и, прихрамывая, отошел в сторону, чтобы впустить Пино.
– Как Миммо воспринял новости, отец? – спросил Пино. – Я говорю о нашем доме.
– Это уж ты сам ему должен сообщить, – ответил отец Ре. – Ты ел?
– Нет.
– Тогда ты прибыл вовремя. Оставь пока свои вещи здесь. После обеда я тебе покажу, где ты будешь спать.
Пино последовал за священником, который с трудом похромал в столовую, где на грубых скамьях за такими же грубыми столами сидели сорок ребят. В каменном очаге в дальнем конце комнаты горел огонь.
– Садись рядом с братом, пообедай, – сказал отец Ре. – А за десертом пересядешь ко мне.
Пино увидел Миммо, который потчевал своих друзей какой-то страшной историей. Он подошел к брату сзади и сказал писклявым голосом:
– Эй, синьор коротышка, подвинься.
Пятнадцатилетний Миммо был здесь чуть ли не самым старшим, а потому явно привык находиться в центре внимания. Он повернулся с суровым выражением на лице – собирался проучить писклявого мальчишку, чтобы знал свое место в этом мире. Но тут он узнал старшего брата, и на его лице появилась озадаченная улыбка.
– Пино? – сказал он. – Ты что здесь делаешь? Ты же говорил, что никогда… – Испуг Миммо вдруг взял верх над радостью от встречи. – Что случилось?
Пино рассказал ему. Для младшего брата услышанное было тяжелым ударом. Несколько секунд смотрел он в доски пола, потом поднял голову:
– И где мы будем жить?
– Папа и дядя Альберт найдут новое место для квартиры и магазина, – сказал Пино, садясь рядом. – Но до тех пор, я думаю, мы с тобой будем жить здесь.
– На ужин сегодня, – сказал мужской голос, – свежий хлеб, свежесбитое масло и куриная тушенка а-ля Бормио.