Под британским флагом
Шрифт:
Послушать о порядках нам помешали торопливые шаги — несколько человек, не менее трех, спускались по трапу. Я подумал, что это подтягивается подмога моим врагам и приготовился и дальше пооправдывать название кокпита.
— Морпехи! — шепотом произнес Джон Хантер и зашипел на шакала Табаки: — Спрячь карты, дебил!
В кокпит первым вошел офицер в красном мундире, но с якорями на пуговицах. На ногах у него были гессенские сапоги, модные теперь. Они похожи на ковбойские — ниже коленей и украшены спереди кисточками. Правда, не знаю, есть ли уже ковбои? Соединенные Штаты Америки недавно освободились от британской власти. Пройдет каких-то лет двести и британцы станут служить комнатными собачонками у янки. По крайней мере, своего премьер-министра они будут величать американским пуделем. Офицеру было от силы лет двадцать. Тонкие светлые усики казались на его румяном лице приклеенными. Взгляд суров, но почему-то не пугал. Вместе с офицером прибыли и два морских пехотинца с мушкетами. На кораблях морские пехотинцы выполняют еще и роль
Мы все встали, в том числе и поверженные мной противники.
— Что здесь случилось? — спросил офицер, обращаясь ко всем, но ответ ожидая от бывшего деспота кокпита.
Тот не спешил отвечать, поэтому я высказал предположение:
— Мне кажется, джентльмены упали с трапа.
Теперь им оставалось или подтвердить мои слова, или отречься от джентльменства.
— Да, споткнулся, — еле шевеля разбитыми губами, прошепелявил поверженный деспот.
— Ты тоже споткнулся? — задал лейтенант вопрос шакалу Табаки.
В ответ прозвучало что-то невразумительное. Видимо, врать ему не хотелось, а правду говорить побоялся.
Лейтенант внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Мне кажется, ты неправильно начал службу на корабле.
— У меня не было выбора, — словно бы извиняясь, произнес я.
На самом деле выбор был. Вся наша жизнь — это череда выборов между прогнуться или постоять за себя. Есть люди, которые постоянно прогибаются и их полные противоположности, но большинство действует по ситуации.
— Идите умойтесь, — приказал офицер пострадавшим, пропустил их вперед и вышел вслед за ними.
— У лейтенанта Томаса Хигза хорошая память, — предупредил меня Джон Хантер.
— Учту, — сказал я. — А как зовут этих двух?
— Мичман Джон Ривз и его оруженосец и заодно капитанский клерк Самюэль Уорез, — ответил он.
Теперь мне стало понятно удивление в глазах клерка, когда увидел летящий в рыло кулак. Видимо, раньше близость к капитану гарантировала ему неприкосновенность.
— Надеюсь, вы не сильно расстроились, освободившись от власти Джона Ривза? — поинтересовался я.
— Мы еще не знаем, чего ждать от тебя, — мило улыбнувшись, молвил помощник хирурга.
— Хуже не будет, — пообещал я.
11
Кокпит обслуживал стюард Георг Кинг, индус семнадцати лет от роду. Почти половину своей жизни он провел в британском военно-морском флоте. Матросы подобрали его на припортовой улице в Бомбее умирающим от голода, принесли на корабль, откормили, придумали соответствующие должности имя и фамилию (правящего ныне короля (king) звали Георг Третий). Сперва был юнгой, а повзрослев, стал стюардом кокпита. Он был невысокого роста, худощав, смуглокож и льстив до безобразия. Последнее, как понимаю, не от хорошей жизни. Он и был гидом во время нашего с Робертом Эшли изучения корабля.
На орлопдеке, рядом с кокпитом, находились каюты хирурга, лазарет, аптека, судовая канцелярия, носовая и кормовая крюйт-камеры, другие кладовые, клетки для живой птицы и загоны для животных, которых позволялось содержать там офицерам, и каюты боцмана, констапеля и тиммермана, которые оставались на судна даже при выводе его в отстой, когда списывали весь экипаж, поэтому имели право возить с собой жен. Боцман — это боцман, про него все знают. Экзамены сдавал кулаками, пробиваясь из матросов через боцманматы. Тиммерман должен был сперва набраться опыта на верфях, потом послужить на корабле не менее полугода помощником тиммермана и получить диплом от флотской коллегии. Руководил ремонтом корпуса корабля и мачт. Как и хирург (всего двое на корабле имели такую привилегию), в бою не участвовал, даже если надо было отразить абордаж, иначе некому будет «лечить» корабль. Констапель занимался материальным состоянием пушек, включая боеприпасы, но стрельбой не командовал, только обеспечивал ее. Получал диплом в коллегии по артиллерийскому и техническому снабжению. Иногда за взятку, поскольку много ума или каких-то особых навыков для этой должности не требовалось. Как мне сообщили со смешком, жена нашего констапеля может снять напряг всего за три шиллинга, но по-быстрому, стоя. На берегу средняя цена была в три раза ниже. Ее муж относился к этому, как к семейному бизнесу, что меня не удивило. Чтобы заведовать крюйт-камерами, надо быть очень спокойным и рассудительным человеком. Нервные из крюйт-камер вылетают очень быстро, разорванными в клочья и вместе с большей частью экипажа.
На гондеке и опердеке вдоль бортов стояли пушки на дубовых лафетах с четырьмя колесами. Из-за прогиба палубы передние колеса были чуть больше, чтобы ствол в среднем положении лежал горизонтально. Сейчас стволы были подняты и уперты в верхний косяк порта, чтобы стояли ближе к борту. Пушки были закреплены по-походному, так называемой сложной швартовкой. Есть еще более простые и менее надежные двойная и одинарная швартовки. Удерживали их на месте несколько тросов: брюк — толщиной сантиметров пятнадцать для тридцатидвухфунтовок и более тонкий для меньших и длиной в две с половиной длины ствола, чтобы ровно настолько откатывала пушка при выстреле; пушечные тали, которые в три раза тоньше и состоят из двух блоков с гаками, закрепленными в рымах на щеках лафета, с помощью которых пушки также подкатывают к порту и откатывают от него; откатные
В кормовой части гондека находилась ган-рум (констапельская), где хранилось запасное артиллерийское имущество. Комендоров должно быть из расчета по семь человек на тридцатидвухфунтовку, по пять на восемнадцатифунтовку и по три на девятифунтовку. Поскольку, за редким исключением, стреляли одним бортом, расчет орудия, расположенного на другом борту, приходил на помощь, убыстряя темп стрельбы. На каждую пушку назначался капитан-канонир, который продырявливал картуз с порохом медным штырем через запальное отверстие, вставлял в канал гусиное перо с порохом, над которым располагался запальный механизм, по конструкции напоминающий кремниевый замок мушкета, а после того, как орудие выкатывали на позицию для стрельбы, наводил и дергал за веревку, привязанную к спусковому крючку.
На опердеке в кормовой части располагались кают-компания с каютами офицеров по обе стороны. Каждому было выгорожено переборками небольшое личное пространство. Вход в келью закрывался шторой. На корабле третьего ранга было пять морских лейтенантов. Первый или старший лейтенант вахту не стоял, ночью отдыхал, а днем руководил кораблем, претворяя в жизнь приказы капитана. Во время боя находился на шканцах рядом с капитаном, готовый подменить его при необходимости. Второй и третий лейтенанты в бою командовали пушками на опердеке, разделенными на кормовые (второй лейтенант) и носовые (третий), а четвертый и пятый — на гондеке. Номер определялся датой получения чина: кто раньше получил, тот и выше. Если бы на корабль, потерявший в бою пятого лейтенанта, прибыл новый, получивший чин раньше старшего, то занял бы место последнего, а тот бы стал вторым и так далее. Размещением балласта и грузов — посадкой корабля — и его управлением в море, прокладкой курсов занимался мастер, которого дальше буду называть штурманом. Он получал должность после сдачи экзаменов в Тринити-Хауз — лоцманской корпорации. Чаще всего штурманами становились мичмана, не сдавшие экзамен на лейтенанта, или шкиперы и штурмана с купеческих судов. Изредка встречались выслужившиеся из матросов в рулевые (квартирмейстеры), потом в помощники штурмана и, наконец, в штурмана. Он принимал командование кораблем после гибели капитана и всех морских лейтенантов, но получал, как второй лейтенант. Морскими пехотинцами командовали капитан и два лейтенанта. Тот, что прибегал в кокпит, был вторым лейтенантом. Видимо, у родителей не хватило на чин в обычной пехоте. Дослужиться из солдат до лейтенанта так быстро невозможно. Офицерами также считались казначей, хирург, капеллан и школьный учитель, который сеял разумное доброе светлое в пустые головы мичманов. Казначея назначала флотская коллегия. Он должен был перед получением диплома прослужить не менее года капитанским клерком и внести денежный залог, который зависел от ранга корабля. Заведовал денежным, вещевым и провиантским довольствием. Оклад, как у боцмана, но имеет с закупок по способностям. Говорят, очень прибыльное место. Хирург для получения диплома сдавал устный экзамен в коллегии по делам больных и раненых. Что он умеет на самом деле, особенно если практиковался на корабле в мирное время, никого не интересовало. Со слов помощника хирурга Саймона Руза, наш нынешний хирург именно из таких. Капеллана рекомендовала Церковь. Обычно это были молодые священники без связей, которым надо было как-то выживать. Раньше они получали оклад рулевого, но четыре года назад им подняли до боцманского. Желающих было не много, на наш корабль пока не нашлось. Как и учителя, который получал патент в Тринити-Хауз, сдав экзамен на знание навигации и математики. Оклад, как у рулевого, плюс плата мичманов, которых обучал, по пять фунтов стерлингов в год с каждого. Мичмана обучаться и отчислять упорно не желали.
На опердеке рядом с офицерской каютой, не считая караульных у трапов, обязательно бдил вооруженный морпех. Ближе к этой каюте вешали гамаки на ночь параллельно продольной плоскости корабля обитатели кокпита, потом морские пехотинцы, начиная с унтер-офицеров, а от фок-мачты и, как говорили в шутку, до форштевня — матросы, причем сперва рулевые, старшины марсов, командиры пушек, парусный мастер, бондарь, мясник, присматривавший за скотом, которые были самыми опытными и получали больше остальных, потом марсовые или просто опытные, потом обычные матросы и в самом сырой и шумной на ходу носовой части — слуги и юнги. Последних обычно называли пороховыми обезьянами, потому что во время боя в их обязанность входила переноска из крюйт-камер к пушкам мешочков с пороховыми зарядами. В носовой части на опердеке находился и камбуз, так что юнги проводили ночь в самом правильном месте. Кстати, матросы сейчас называют камбуз «комнатой страха».