Под чёрным солнцем
Шрифт:
— Да, — кивнула таджичка. — Чувствую, что зовут, и чувствую, что смогу отозваться и появиться именно там, где надо.
— Подожди! — придержала её Даша. — А если это ловушка? Без Ларисы не появляйся!
* * *
«Старость и смерть», — сразу поняла Лариса.
«Тоска и страх», — почувствовала Лейла. — «И жизнь, конечно! Только живое может тосковать и бояться».
Лежавшей на кровати Смерти на вид было лет восемьдесят, Жизни — что-то около пяти, и Жизнь оцепенело сидела на краешке кровати, держа Смерть за руку. Внук? Хотя нет, скорее правнук. А старушка, похоже, тихо
— Мама?.. — прошептал мальчик, заметив тёмный силуэт на фоне окна. — А баба Лида померла! Я её грею, а она всё равно холодная… — он неожиданно подбежал к Лейле и разревелся, уткнувшись в подол её платья.
«Вот это номер!» — присвистнула про себя Лариса, стоявшая в густой тени за спиной подруги. — «Он что, совсем не помнит свою мать? Или просто маленький огонёк потянулся хоть к каким-то большим добрым рукам? Огонёк?» — она осторожно коснулась памяти мальчика.
Да, нет никакой матери — ни в сегодняшних воспоминаниях, ни в недавних. Нет и отца — только баба Лида, единственная родная душа. Ворчливая старушка, сначала холодная и безмолвная, чуть глубже — живая, со странным простонародным говором. И мелькают улицы города, довольно большого — тоже со странными вывесками. Украинский язык? Или белорусский? Нет, всё-таки украинский — город называется Чернигов… Что?! Мальчик грел умершую прабабушку взглядом, пытаясь оживить? Маг Огня?! Непременно надо забирать с собой, но где его родители-то?
Глубже в память… Женщина. Молодая, красивая и очень неласковая — ни одного воспоминания с её улыбкой, лицо то злое, то заплаканное, и постоянные окрики: «Антон, прекрати хныкать!» А потом — плацкартный вагон, и баба Лида, и эта вот квартира, где они сейчас, и рыдания женщины: «Навязали ребёнка, сволочи, не дали аборт сделать! Кому я теперь такая потасканная нужна?»
Ещё глубже… Нет, никакого отца — даже в самой глубокой бездне памяти. И никаких бабушек с дедушками — мать и баба Лида, баба Лида и мать. Все остальные лица мелькают, как в калейдоскопе — лица совершенно посторонних людей.
— А можно ты будешь моей мамой? — несмело спросил в этот момент Антон, всё ещё всхлипывая и размазывая слёзы по платью Лейлы.
— А мама-то где? — таджичка с облегчением вздохнула, осознав, что мальчик всё прекрасно понимает и не принимает её за свою мать — ему просто нужны чьи-то ласковые руки и добрая улыбка.
— Мама уехала, я у бабы Лиды живу.
— А папа?
— Папы нет. Только мама и баба Лида.
— Да никого у Антона нет, — подключилась Лариса, выйдя в круг света, падавший от ночника над кроватью. — Матери он нужен, как зайцу триппер, зато Виктору ученик будет, — прошептала она на ухо подруге.
— Что, серьёзно? Огонь? — подняла брови Лейла. — Тогда понятно, почему я услышала его — тоже маг, так что ничего удивительного. Антон, хочешь с нами в Москву? Бабу Лиду есть кому похоронить?
— Баба Валя похоронит, которая в соседней квартире живёт, — серьёзно разъяснил мальчик. — Они с бабой Лидой договорились.
«Нет, нельзя пацану жить в окружении одних старушек!» — поморщилась Лариса. — «Сам уже превратился даже не в маленького старичка, а в маленькую старушку! Старички-то максимум завещание напишут,
— А насчёт тебя не договорились? — спросила она. — У кого жить будешь, в смысле?
— У бабы Вали, но я не хочу. Она скучная.
Лейла грустно рассмеялась:
— А у нас? Хочешь?
— Феи только девчонок забирают, — недоверчиво нахмурился Антон.
— Не только! — подмигнула Лариса, абсолютно не удивляясь, что мальчик понял, кто они с Лейлой такие — он же сам маг. — Волшебный мальчик у нас тоже есть!
* * *
Лена появилась через пару минут после того, как Лейла исчезла вместе с Антоном:
— Держи, — она протянула Ларисе резиновые перчатки и распечатанную записку для «бабы Вали». — Марина перевела на украинский, но не уверена, что без ошибок — говорить-то она по-украински говорит, а писать приходилось разве что в первом классе. И диалект у неё не местный.
— Ну да, она из Тернополя, я знаю, — кивнула фея Воды. — Нам как раз чем западнее, тем лучше, чтобы точно в сторону России не смотрели с подозрением. Лен, ты деньги принесла? Добавим к Лидиной заначке на похороны, а то там наверняка очень мало.
— Баксами, гривен не было, — Лена достала несколько стодолларовых купюр и положила на стол под записку.
Документы они нашли очень быстро, и украинский паспорт на имя Лидии Никифоровны Пристайко, семидесяти восьми лет, сразу отправился на стол, придавив записку и деньги под ней. Так, что ещё? Семейный фотоальбом — тоже надо прихватить, будет хоть какая-то память пацану. Свидетельства о смерти — фамилия та же, Константин Афанасьевич и Семён Константинович. Прадедушка и дедушка Антона, надо полагать? Забираем. Ага, вот и самое главное — свидетельство о рождении! Хм, почему-то российское. Пристайко Антон Викторович, ему действительно скоро пять лет, родился в Москве, мать — Пристайко Галина Семёновна, отец — Неизвестно Виктор Михайлович. Во дают! Хоть бы «Неизвестнов» написали или «Беспрозванных», а так — сразу ясно, что никакая не фамилия. Впрочем, всё равно удачно — Страж Драконов ведь и есть Виктор Михайлович по имени-отчеству.
«Лишь бы только Виктор вернулся из своих странствий по мирам!» — тревожно кольнуло сердце у Ларисы. — «И наставница Алина. И умник Артур, которого мне очень не хватает. И Ната — по-настоящему взрослая Лесная Сестра, а не просто совершеннолетняя. Да, если бы речь шла только о девочках, мы бы справились, но теперь — нужны ещё и мужчины».
* * *
Услышав звук открываемой двери, М’рика осторожно выглянула из крошечной спаленки в такой же крошечный кабинетик. Так и есть — Хьёи. Бледнее, чем вчера, и того и гляди упадёт.
— Смотри лечение, я в спальне забыла… — прошептала эггла, держась за стену.
Принеся таблетки и налив стакан воды, М’рика рискнула спросить:
— Что случилось-то?
— Ничего, только лечение забыла, — Хьёи пыталась говорить «по-анетски», но получалось у неё плохо — в Ма-Анете девушка никогда раньше не была и учила язык по самоучителю какого-то существовавшего лишь в воображении некоего профессора «анетского языка», представлявшего собой дикую и совершенно нелогичную смесь г’вара и м’бова. — Держи меня, — она, пошатываясь, села за стол и выпила лекарство.