Под чертой (сборник)

Губин Дмитрий

Александр Панов этот принципиальный момент называет «фактором избыточного многообразия» (кстати, в Иудее в конце Старой Эры уж кого-кого, а разнообразных пророков хватало; точно так же потом в христианстве хватало ересей, то есть разнообразных течений богословской мысли – несколько самых революционных ныне известны как протестантство). Значение фактора избыточного многообразия может оценить любой генетик, биолог, да и просто любознательный человек, знакомый с дарвиновской теорией эволюцией. Достигая предела, сингулярности, невозможности эксплуатировать прежний механизм выживания и развития, жизнь должна иметь достаточно альтернативного материала, какими бы вздорными эти альтернативы

ни казались. Если альтернативы убрать – велик риск исчезнуть и самой жизни (это неплохо описывает на примере погибших цивилизаций, включая цивилизацию острова Пасхи, Джаред Даймонд в книге «Коллапс»).

Получается забавная штука. Ревнители веры, ограничители свобод, ярые борцы за чистоту (идеологии, крови, сексуальной жизни – неважно), упертые моралисты, грозящие концом света – они как раз и прикладывают все усилия, чтобы конец света стал концом.

Вторая же особенность конца света описана так называемым «законом Седова» (в честь философа Евгения Седова), или законом иерархических компенсаций. И этот закон невероятно для нас утешителен. Когда происходит фазовый сдвиг, как правило, прежний лидер эволюции не исчезает, но отправляется в запас. Лошади ведь не исчезли совсем из нашей жизни, так? Они стали служить забавой и спортом (или, как в Казахстане, – сырьем для кухни). Ислам и христианство не уничтожили иудаизм, лишь подвинули его в ряду мировых религий. Компьютер не отменил книгу, но на какую полку переставил – это мы скоро узнаем, потому что коллапс книгопечатной индустрии (а также индустрии бумажной прессы) наступает на наших глазах.

Подытоживаю: конец нынешнего света, несомненно, наступит, и довольно многие, читающие этот текст, до него доживут. Более того: они, вероятно, будут жить, а некоторые и заново возродятся при начале нового света.

Бояться же нужно не конца света, фазового сдвига, революции, называйте это как хотите (потому что эволюция – это вовсе не плавное, последовательное развитие, а скорее последовательность революций, между которыми расположены графики ускоряющихся развитий). Бояться нужно тех, кто, боясь великих потрясений, вырубает и выжигает вокруг себя все, что не такое же, как он. Смерть – это фазовый переход, упершийся в безальтернативный тупик. И крупнейшее потрясение в российской истории ХХ века, кровавый большевистский переворот осени 1917 года, приведший нас в 70-летнее никуда, был, сдается мне, так чудовищен и кровав вследствие того, что старый режим, предчувствуя смерть, яростно изничтожал все политические альтернативы. И это урок, который не просто не усвоен, но который принципиально не хотят учить ни двоечники-депутаты, ни двоечники-сенаторы, ни далее по вертикали…

Ну, а в качестве утешения я должен сказать и о третьей особенности фазовых переходов. Они не детерминированы на 100 %. На самом гребне всегда имеются точки полифуркации, неустойчивого равновесия – как у шарика на острие иглы. И куда покатится шарик (включая земной), порою зависит от усилий одного человека.

Вот почему я этот текст и написал.

2013

47. Жизнь в противотоке//

О том, как получать преимущества от жизни не как все

(Опубликовано в «Огоньке»

Пора завязывать с мечтами о русском богатстве. Слишком многие толкаются локтями. Обладание смыслами – другая история.

Жена недавно попала в аварию. Была за рулем. Ничего серьезного, типичное городское ДТП, я бы даже добавил, российское. Долгое ожидание полиции, потерянный на протоколы день и два слегка помятых крыла.

Виноват

в аварии был парень, который, «подрезая» машину жены, умудрился при обгоне еще и выйти на «встречку». Теперь отберут права, если, конечно, не отстегнет на взятку тысяч десять, а то и двадцать, поскольку у него дорогой внедорожник.

Со мной бы такого не случилось.

Потому что в городе я давно избегаю садиться за руль.

Примерно с тех пор, как машина стала не плюс одной степенью свободы, а сначала минус одной, а затем и минус двумя степенями. Машиной в городе добираться дольше, нервнее, дороже: ни разогнаться, ни запарковаться. В моем питерском переулке недавно ввели запрет на парковку по четным дням у четных домов, но запрещающие знаки поставили лишь с одного конца переулка. Теперь к полуночи перед четным днем в переулок сползаются эвакуаторы. И – начинается веселая охота, напоминающая ту, какую инуиты в Гренландии ведут на моржей и тюленей.

Минус вторая степень свободы – это когда не просто испытываешь неудобства, но когда на тебя ведут охоту сплоченные группы.

Это эволюционный закон. При уменьшении ресурса возрастает риск быть проглоченным. Когда в бульоне древнего океана аминокислот перестало хватать на всех, жизнь изменила форму. Потому что высокоорганизованные схарчили неорганизованных.

Главный российский ресурс – это не люди, а результат перегонки нефти: деньги. Машина – косвенный признак обладания ими. Чем дороже машина (или чем беззащитнее, как просевшие набок «жигули» с гастарбайтером за рулем) – тем вероятнее нападение. «Соблюдайте правила!» – вера наивных, потому что ошибка есть эволюционный закон, сбой в копировании. Рано или поздно ты правила нарушишь, и возмездие выпрыгнет из кустов.

Вот почему я давно езжу по Питеру на велосипеде или в метро. В метро замечательно. Можно читать. Книга маркирует тебя не как жертву, а как прямоходящее, непригодное в пищу. В «Матиссе» писатель Иличевский пишет про героя: «Книга его защищала. Он всегда знал: ментам и другим пассажирам читающий человек внушает если не уважение, то сожаление и опаску».

Борьба усиливается на глазах, принимая, например, форму «усиления борьбы с коррупцией». При Ельцине с коррупцией не боролись, потому что ресурса было вдоволь. Сегодня ясно, какой конкретно группе животных принадлежит ресурс. Вот почему городской выпускник мечтает поступить на госуправление, его родитель рекомендует нефтехим, а деревенский мальчик идет в полицию.

Однако у студента нефтехима велик шанс в зрелом возрасте получить обломками углеводородной экономики по голове. Ведь мы – статичный поставщик углеводородов, а потребители динамичны. Если они перестроят экономику, мы можем опрокинуться, как в перестройку или в 1998-м, когда цены на нефть свалились ниже $10. После оверкиля у чиновника или функционера-партийца будет серьезный шанс попасть под закон о запрете на профессии. Такой закон принимался после развала СССР в странах Восточной Европы, а у нас нет, что стало причиной реставрации брежневского типа; новые победители ошибки учтут.

Если посадка будет жесткой, хуже всего придется силовикам, от ГИБДД до ОМОНа. Полиция в революциях всегда играет роль мяса. В документах революционной поры начала XX века хватает описаний, как толпа, пойдя домой к околоточному, в ярости убила жену и, вытащив из люльки дитя, размозжила об стену.

Я пугаю? Конечно. Выход вижу? Надеюсь, что да. На два ресурса в нашей стране сегодня мало кто посягает. Первый – время. Второй – смыслы. Если идти в противотоке, не заморачиваясь на приобретение внедорожника, запонок от Zilli и, самой собой, «айфона», вдруг обнаруживаешь, что конкуренция мала, а ресурса тьма, – хватай полной охапкой.