Под чужим знаменем: Курсант из Дабендорфа
Шрифт:
Андрей тогда на немецкие пикировщики не смотрел. Он слышал только страшный протяжный гул. Затем взрывы сотрясали землю. Рядом кто-то кричал не то от страха, не то от боли. Андрей этого знать не мог. Он просто ждал, когда завершиться налет.
***
После налета Кумушкин, стряхнув с себя землю, спросил Андрея:
– Живой? Не контуженный?
– Нет, только уши немного заложило.
– Не обделался?
– Нет, – обиженно сказал Андрей.
– Такое после первой атаки с воздуха бывает. Это ничего. Теперь готовься. Сейчас немец попрет. А у нас всего два «Максима» 5 .
5
«Максим» станковый пулемет американского оружейника Хайрема Стивена Максима, созданный в 1883 году. Использовался во время Первой и Второй мировой войн.
Затем была атака немцев, и он стрелял, но, наверное, ни в кого не попал. Андрей почти не целился, а просто жал на курок и передергивал затвор, выпуская стреляные гильзы. Вокруг кричали офицеры.
– Огонь! Почему замолчал пулемет?! Сержант!
– Пулеметчика убило! Расчет накрыло!
– Нужно…
Взорвалась граната. Андрей съехал на дно окопа.
– Пулемет!
– Опрокинуло его! Сейчас ефрейтор Шилкин там…
Снова взрыв! Андрей не поднимался. Рядом дико вопил старший сержант, зажимая руками рану.
Капитан, командир роты, заорал:
– Почему сидим, боец?! Труса празднуем?!
Недалеко от Андрея снова работал «Максим». Он поднялся и взялся за винтовку.
–Молодец! Не робей парень! – сказал капитан и похлопал его по плечу. – Вести прицельный огонь! Ни один патрон пропасть не должен!
Андрей снова стрелял…
***
Затем немцы прорвались к окопам. Здоровый детина запрыгнул в траншею и выбил у Андрея винтовку. Он дернул автомат, но очереди не последовало.
Враг выругался и ударил красноармейца кулаком в лицо. Андрей упал. Немец кричал ему, чтобы сдавался. Андрей хорошо понимал по-немецки и поднял руки…
***
В лагере для военнопленных он испугался смерти. Война и плен, о которых он читал в книгах, в реальности были совсем иными. Здесь не было места высоким пафосным словам. Рогожин понял, что его могли убить в любой момент. Просто не понравится твой взгляд эсесовскому конвоиру и все. Тебя нет. Тебя могли просто вычеркнуть из жизни. Твоя жизнь ничего не стоила и никакой Нольман не спасет.
Лини бараков, аппельплац, дорожки посыпанные битым кирпичом, и стройные линии бетонных столбов в форме буквы «Г» с колючей проволокой.
Подходить к столбам строго воспрещалось. Часовые на вышках сразу открывали огонь из пулеметов. Но эсесмены иногда развлекались, заставляя заключенных бегать в запретную зону.
Когда бывшего сержанта Алейникова заставили бежать туда, тот поначалу отказался и его начали бить. Молодой парень вынужден был пойти и его сразу срезали очередью. Он ни в чем не был виноват. Он не нарушал режима и хорошо работал. Его убили просто так, конвоирам стало скучно.
Страх тогда заполз в душу Андрея и вытеснил оттуда все. Он понял, что хотел жить и был готов купить себе жизнь любой ценой. Высокие слова ушли сами
Его соседи после того как барак погружался в сон переговаривались между собой.
– Доколе это продолжаться будет? – хрипел худой дядька. – Сдохнем здесь.
– Надо было идти в полицаи, когда предлагали, – ответил молодой парнишка, что лежал на нарах под Андреем.
– В какие полицаи, дурак? – заговорил сосед справа. – Нас к власовцам сватали. А там не рай.
– Рай не рай, дядя Фома, а все не так как здесь.
– А когда вас звали? – спросил Андрей.
– Дак с несколько месяцев назад, паря. А ты чего к ним захотел?
– Я спросил только. Невтерпеж здесь. Нам внушали, что бога нет. Ада и рая тоже нет.
– И чего?
– Есть ли ад после смерти, не знаю, но здесь он есть. И мы в этом аду.
– Оно так, паря, но власовцы не просто так к себе зовут. Они тя воевать заставят. Я на то не пойду. Пусть лучше кончат.
– И кончат. Думаешь, пожалеют? – зло спросил молодой парень снизу. – Мне теперь все одно хоть к полицаям хоть к власовцам.
– И в своих стрельнешь? – спросил дядька.
– Не знаю, – буркнул в ответ парень и замолчал.
Андрей также больше в разговор не вмешивался. Он подумал, что все же есть шанс отсюда вырваться…
****
И вот рано утром в барак пришел молодой щегловатый офицер в новенькой серой шинели с нашивкой РОА на рукаве. На его петлицах были перекрещенные копья и на погонах по ромбу на красной полосе. Но представился поручиком Артюхиным.
У него было такое располагающее лицо. Андрею он сразу понравился, ибо после рож офицеров СС и конвоиров, не умевших улыбаться, поручик выглядел добрым ангелом, опустившимся в ад.
– Господа военнопленные! – заговорил Артюхин. – Я офицер РОА и пришел к вам как друг. Я русский, как и вы. И я сражаюсь среди русских, которым небезразлична судьба России! Не хватит ли и вам страдать по чужой вине?
Военнопленные зашумели. Хотя было не понятно, одобрили ли они слова поручика или нет. Поручик поднял руку, требуя тишины.
– Господа! Имейте терпение выслушать того, кто есть сейчас единственная ваша надежда на спасение. Большевики бросили вас на произвол судьбы! Они отдали вас на растерзание врагу и не думают о ваших нуждах! Они уже объявили вас изменниками родины, и ваши семьи изопьют чашу вашей измены до дна! Сами знаете, что ждет тех, чьи сыновья и отцы сдались в плен.
– А чего не знать-то? – горестно спросил кто-то. – Приказ есть на то самого Сталина!
– Вот именно! – горячо продолжил поручик. – Но у вас есть шанс выжить и шанс отомстить большевикам за попранное Отечество! Я не стану много говорить. Нет. Сейчас все, кто пойдет со мной – станут солдатами армии, что вместе с силами вермахта воюет с большевиками.
– А чего у немцев солдат не стало? – спросил кто-то.
– Недочеловеков стали в армию звать.
– Господа, – улыбнулся Артюхин. – Я понимаю, что многие из вас считают мое предложение изменой Родине.