«Под этим небом черной неизбежности…»

Трубецкой Юрий Павлович

«Жарок день под маревом тонким…»

Жарок день под маревом тонким. Хвоя. Поросли бурой травы. Католическая иконка И небо стальной синевы. По камням взбираются козы, Колокольчиками звенят. Пожелтели уже березы И румянее виноград. Сено звонкое на покосе. Обмелела река, шумит. Предвещая близкую осень, Белый пух по ветру летит. 1946

Весна («Бледно

светят Плеяды…»)

Игорю Чиннову

Бледно светят Плеяды Наклонясь над равниной, За оградою сада, Где свежо и пустынно. Лай собак на рассвете, Дальний крик паровоза, И последние эти Украшенья мороза. По привычке закуришь… Так близки почему-то — Острый холод лазури И дремотное утро. 1950

«Блоковское, цыганское…»

Блоковское, цыганское, Больное и чуть живое. Раскольничье, окаянское С окровавленной головою. Трижды прокляты, бездомны Нищи, — в дождь, в метель, Поле, поезд, небо огромное. Беженская постель. 1951

«Стоит старик на перекрестке…»

Стоит старик на перекрестке. Он — буря, снег. Он здесь чужой. Проходят дети и подростки И полицейский постовой. Он к ним никак не обращает Рассеянный и смутный взгляд. Из них никто не замечает Его бессмысленный наряд. Он между прочим слабо сделан Из снега, ветра и воды. Слегка сквозит костями тело Из-под зеленой бороды. И он враждебно-равнодушен Ко всем прохожим и делам, Бессмертные считая души За скверный и ненужный хлам. Он — буря, снег. Он — зимний вечер. И синим светом залито, Плывет как в океане глетчер С большим воротником пальто. 1951

Болезнь («Звенящий ключ. Игра воображенья…»)

Звенящий ключ. Игра воображенья. Халат гриппозный, горькая слюна, И мысли неумелое скольжение (По клеточкам схоронена). Записан бред — ритмическая скука. Кошачий мир компотной кислоты. Ныряет медленно луны фелука В коричневые лоскуты. А на окне сады араукарий — Зимы ненужный ранний рецидив. Камена, мы сегодня не в ударе, Грозит нам — длительный разрыв! Идеи все, что вспомнились сегодня, Метафоры — живые мертвецы. Выводят из какой-то преисподней Пегаса черти под уздцы. 1952

«Да, мы будем смотреть на стеклянные грозди созвездий…»

Юрию Терапиано

Да,

мы будем смотреть на стеклянные грозди созвездий В Петербурге холодном, где зимой сгущается мрак, Где присутствуют Музы на том театральном разъезде, Где унылого автора видит лишь пара гуляк. Да, мы будем бродить, рассуждая о прихотях жизни, С Блоком слушать в ночном ресторане цыганскую грусть, Ах, зачем нам дано на последней, трагической тризне Драгоценные строфы, сквозь бред, повторять наизусть! Наклоняются ниже стеклянные грозди созвездий. Полуночной Авроры улыбка сквозит в облаках. Будем с автором, в черном, пустом театральном подъезде, Говорить о стихах, о России — и прочих ненужных вещах. 1952

«Не бывает “невзначай”…»

Не бывает «невзначай»… Добрый сумрак, крепкий чай Да обкуренная трубка. На замызганном дворе В безнадежном сентябре Осень веет пестрой юбкой. Было не было… Опять Заниматься и писать… Слушай маятник упрямый, Старость черствую встречай! Трубка, книга, крепкий чай — Скучный акт житейской драмы. 1952

«Когда, ложась в постель, я задыхаюсь…»

Когда, ложась в постель, я задыхаюсь И своего увижу двойника… — Погода, нынче, сударь мой, плохая! Не оттого ль и вся моя тоска? А завтра что? Политика и плутни, Сады в дожде и неба коленкор. Устроиться у печки поуютней И нехотя писать какой-то вздор… 1952

«Плотно закрыто окно…»

Плотно закрыто окно. Дождь или снег — все равно. Я никуда не иду И никого я не жду. Весело, скучно иль грусть — Как-нибудь сам разберусь. Рад или вовсе не рад… В окна глядит листопад, Длинный, змеиный закат. Падают листья, летят… 1952

Парафраза («Без шапки, пьяный и хромой…»)

Без шапки, пьяный и хромой, Минуя черную ограду, Из кабака идет домой Уничиженный Мармеладов. Уже пропит последний грош Из эмигрантского бюджета. И все равно не разберешь, Коль смерть поставлена дублетом. Ревут машины на углу, Лечь под колеса приглашают, — В пронизывающую мглу Лучи бросая, исчезают. И у канала — как тогда — Мантилька, шарф, беретик старый… И тянет погребом вода, И снег шипит на тротуарах. Хрипит в эфире «Хуторок» В мотиве модного чарльстона. И медленно проходит Рок По улице неосвещенной. 1952