Под гнетом страсти
Шрифт:
Если верно первое, то она устоит против матери, возмутится и вернется к нему, во втором случае она, быть может, потеряна для него навсегда!
С этой томительной для него дилеммой Сергей Сергеевич заснул после вечера у "волоокой" Доры, и с ней же проснулся он, против обыкновения, довольно рано на другой день.
Она жгла ему мозг и до боли щемила сердце. Немудрено, что он был мрачен.
Не успел он выпить утреннего кофе, как в передней раздался звонок швейцара и через минуту вошедший лакей доложил:
— Его сиятельство
Князь поморщился.
Он, как мы знаем, вообще недолюбливал своего зятя, а настоящий ранний, несвоевременный визит почти взбесил его.
— Что такое могло случиться, что он лезет в такую рань, — досадливо проворчал он, кинув лакею:
— Проси!
Граф вошел, стараясь изобразить на своем надменном лице возможную приветливость.
Сергей Сергеевич бросил на него далеко не любезный взгляд, и непредставительная фигура его зятя как-то особенно резко, в виду мрачного настроения князя, бросилась ему в глаза.
На его губах появилась даже презрительная улыбка, не замеченная, впрочем, Львом Николаевичем.
— Что случилось? Я только что встал… — небрежно уронил Облонский, подавая зятю свою выхоленную, белую, окаймленную обшлагом ночной батистовой сорочки руку.
Он не приподнялся с кресла, на котором сидел одетый в темно-синий шелковый халат, с бархатным отворотом такого же цвета, но более темным.
— Ничего, дорогой князь, все везде обстоит совершенно благополучно и спокойно, исключая разве сердца моей прелестной belle-soeur.
— Жюли? — произнес Сергей Сергеевич и бросил на зятя вопросительный взгляд.
Тот только загадочно и лукаво улыбнулся.
— Ей сделали предложение?
— О нет! Это только еще вопрос будущего.
Граф уселся на диван.
"Что за вздор он мелет?" — пронеслось в голове Облонского, и, обращаясь к зятю, он произнес:
— Я вас не понимаю!
— Роман, целый роман, князь! — заговорил Ратицын.
— Роман… у моей дочери с человеком, который… не делает ей предложения… — перебил его тесть, с расстановкой отчеканивая каждое слово. — Вы ошибаетесь, граф!
Он смерил его взглядом с головы до ног.
— За предложением дело не станет, лишь бы вы разрешили его сделать.
— Кто же это такой, кому я должен давать разрешение обратиться к ней или ко мне за рукой моей дочери? Я и она можем отказать по тем или другим причинам, но давать разрешение… повторяю, я вас не понимаю…
— Она-то не откажет! — воскликнул граф.
— Значит, она знает его намерения и любит его? — все еще с недоумением, продолжая смотреть на зятя, произнес Облонский.
— Давно и сильно!
— Давно и сильно! — повторил князь. — Кто же это, когда она и выезжает всего без году неделю…
— Это человек прекрасный, честный, вполне достойный любви и уважения, лично известный нашей семье, оказавший мне лично незабываемую услугу!
— Бобров? — воскликнул Сергей Сергеевич.
— Да!
Вся кровь бросилась
— И вы, граф, являетесь ко мне сватом Боброва!
Он пренебрежительно подчеркнул фамилию.
— Сватом! Ce n’est pas ea… [Это не так… (франц.)] — вспыхнул, в свою очередь, Ратицын. — Я, князь, как член вашей семьи, по поручению моей жены — вашей дочери — пришел переговорить с вами о судьбе ее сестры, княжны Юлии.
— Переговорить о том, — снова резко оборвал его Сергей Сергеевич, — не соглашусь ли я выдать ее замуж за господина Боброва — спасителя вашей жизни!
При последних словах в голосе князя прозвучала нескрываемая ирония.
Граф, впрочем, не понял этого и только кивнул головой в знак согласия.
— Вы сами всегда относились к Виктору Аркадьевичу с должным ему уважением, — добавил он.
— Я ничего не говорю против него, — начал более мягко князь, — как против честного человека, труженика науки, хорошего гражданина, напротив, я желал бы, чтобы мой сын, если бы он у меня был, имел те нравственные качества, которыми обладает г-н Бобров.
— Я вам сказал то же самое!
— Но все эти его внутренние достоинства недостаточны для того, чтобы стать мужем княжны Облонской.
— Но если она его безумно любит, если это серьезно, если разлука с ним может стоить ей жизни! — патетически возразил Лев Николаевич, повторяя в этом случае слова своей жены.
— Я предпочитаю видеть мою дочь в гробу, нежели женой сына дьячка! — ледяным тоном отвечал Сергей Сергеевич.
Этот категорический ответ до того поразил неумелого представителя интересов влюбленных, что все добрые советы, которые он намеревался подать своему тестю, когда в тиши кабинета обдумывал взятую на себя миссию, вылетели из его головы.
Надо сказать правду, что граф с первых же слов разговора с князем, ввиду его тона, отбросил мысль подавать ему эти советы.
В присутствии тестя вся напускная храбрость оставляла его.
Он сидел теперь с князем, недоумевающе и растерянно глядя на него.
— Вас, — заговорил опять Облонский, — мне остается только поблагодарить за то, что вы охранили доверенную вам девушку от, быть может, если верить вашим словам, рокового для неё увлечения, быть может, даже из дружбы и благодарности к г-ну Боброву покровительствовали этой любви — это тем более вероятно, что вы же и явились ходатаем влюбленных.
Все это было сказано металлическим, ровным тоном.
— Но я ничего не знал, я узнал только на днях… мне передала жена…
— Я поблагодарю ее особо… но вы, вы тотчас же не закрыли дверей вашего дома этому господину?
— Нет, я думал…
Князь не дал говорить ему.
— Что вы думали? Если то, что такие люди, как этот молодой человек, достойнее руки княжны Облонской, чем иные графы, то я с вами не буду спорить. Если вы полагали, что за спасение вашей жизни я пожертвую моей дочерью, то вы ошиблись…