Под голубой луной
Шрифт:
Лицо Пэйна приобрело оттенок старого сала, под правым глазом задергалась жилка.
– Ты что… Ты вызываешь меня на дуэль?
– С чего бы мне вдруг в голову пришло? – насмешливо приподняв бровь, поинтересовался Сирхэй. – Напротив, мною руководит исключительно забота о твоем здоровье. Видишь ли, довольно опасно везти такую сумму по улицам Лондона. Слишком лакомый кусок для воров и грабителей.
– Но как же… что же мне делать… О Господи. Банки закрыты. – Теперь Найджел уже совсем другими глазами смотрел на тяжело груженные тачки. Только сейчас он заметил, что и вооруженный блондин, и носильщики исчезли, оставив
В обычно тихой зале послышались оживленные разговоры и нервный смех. Леди Этвуд легонько потрепала Пэйна по плечу.
– Дорогой Найджел, я надеюсь, что ты как можно скорее покинешь мой дом. Слуги проводят тебя с тачками до двери, – сказала он, сделав особое ударение на последнем слове.
Значит, на улице Найджел останется совсем один. А оставшись один, он недолго останется обладателем двадцати тысяч фунтов. Вот такую месть уготовил ему Трелони. С одной стороны, долг чести уплачен, а с другой – лондонское отребье долго будет вкусно есть и сладко спать на его, Найджела Пэйна, денежки.
Леди Этвуд догнала Сирхэя у самых дверей и, взяв под руку, увлекла обратно в дом.
– Маккейди, ты злой мальчик. Нельзя же вот так сразу уйти. Я ведь тебя сто лет не видела.
Красивый молодой лакей в ливрее и напудренном парике распахнул перед ними дверь в зеленый салон.
– Принеси шампанского, – даже не взглянув в его сторону, коротко приказала леди Этвуд.
В комнате было слишком жарко, и Маргарет прикрыла камин экраном. В воздухе еще чувствовался слабый запах гашиша, оставшийся после вчерашней оргии. Этот сладковатый запах пропитал роскошную обивку мебели и тяжелые зеленые бархатные портьеры. Маргарет подумала о том, что окна следовало бы открыть, а увядшие цветы заменить свежими. Такая небрежность недопустима, и завтра она будет стоить мажордому его работы.
Слуга разлил шампанское по бокалам и удалился, а Маргарет откинулась на обитую черным бархатом софу. Она знала, что этот фон прекрасно оттеняет ее яркие, крашеные хной волосы и белизну кожи, за которой она тщательно ухаживала. Отпив ледяного искристого вина, от которого приятно пощипывало небо, она с нескрываемым удовольствием рассматривала Маккейди Трелони, удивительно мужественного в своем темно-синем фраке и обтягивающих кремовых брюках.
Сегодня вечером в нем сильнее обычного чувствовалось нечто такое, от чего приятно бурлила ее кровь. К тому же женщину мучило любопытство, каким образом он раздобыл такую кучу денег, ведь его стесненные обстоятельства ни для кого не были секретом. Она от души надеялась, что это не приведет его в ньюгейтскую тюрьму, хотя Трелони и производил впечатление человека, вполне способного ограбить королевскую сокровищницу.
Она знала семейство Трелони давным-давно. И во всех троих было слишком много всего для счастливой и спокойной жизни. Все они были слишком красивы, слишком горды, слишком высокомерны и слишком беспокойны. Что и приводило к позорной смерти. Но Маргарет почему-то всегда казалось, что именно Маккейди каким-то образом удастся обмануть судьбу.
Леди Маргарет прекрасно, помнила тот день, когда впервые увидела его. Старшие братья привели его к ней в дом. Он был тогда так юн, совсем еще мальчик. Слишком
– Маккейди?
Он повернулся к ней, все еще погруженный в какие-то свои мысли, а потому не сразу надел привычную непроницаемую маску. И Маргарет Этвуд потрясло выражение его глаз.
Глаза были холодными и безжизненными, словно лезвие топора, как будто все самое ценное и дорогое он поставил на карту и проиграл. Леди Этвуд видела эти глаза в самых разных ситуациях. Она видела их ночью, когда они горели страстью. Видела их тусклыми и безжизненными на следующее утро. Но она никогда не видела в них такой страшной, нечеловеческой боли. Кто бы или что бы не нанесло ему удар, он достиг цели.
Маккейди заметил изучающий взгляд Маргарет и прикрыл глаза тяжелыми веками. Рот искривился в циничной ухмылке. Но женщина слишком давно и слишком хорошо его знала, и ее ни на секунду не обманула эта мнимая бравада.
Приподняв бокал в шутливом тосте, он сказал:
– Можешь меня поздравить, Мэгги. Скоро я стану женатым человеком.
Грудь Маргарет сжалась от неожиданной боли.
– Значит, это все-таки случилось, – с натянутой улыбкой проговорила она. – И кто же девушка, которой удалось похитить сердце Трелони?
Маккейди небрежно пожал плечами.
– Понятия не имею, что она из себя представляет. Я впервые увидел ее два часа назад.
– Значит, все-таки деньги. Понятно… – Боль в груди стала слабее. Маргарет провела пальцем по краю бокала, и он издал мелодичный звон. – Неужели ты никогда этого не чувствовал, Маккейди? Приятного возбуждения, от которого перехватывает дыхание, когда некто входит в комнату. Горячего волнения в крови. Кружащего голову, пугающего и неуправляемого чувства под названием…
– Я просто-напросто ложусь с объектом моего волнения в постель, и к утру все проходит.
– …Любовь, – мягко закончила Маргарет свою мысль. На этот раз улыбка Маккейди была недоброй.
– Ты начинаешь сдавать, Мэгги. Хорошая шлюха никогда не должна проявлять излишней чувствительности по поводу того, чем она торгует.
Маргарет невозмутимо приподняла аккуратно выщипанную бровь.
– Ты говоришь о себе или обо мне?
В его глазах мелькнуло странное выражение, но исчезло так быстро, что Маргарет не смогла уловить, что оно означает. Отставив непригубленный бокал, Маккейди спокойно и даже мягко сказал:
– Уже поздно. Слишком поздно.
Но тотчас же небрежно пожал плечами, как будто его это совершенно не интересовало. Даже через разделяющий их стол Маргарет чувствовала, что каждый его нерв натянут, как струна.
Она подошла к нему и легонько провела пальцем по его изящно очерченным губам. Прошло несколько лет с тех пор, как они последний раз были вместе.
– Останься со мной сегодня ночью, Маккейди.
– Я сегодня не расположен быть щедрым.
– Тогда щедрой буду я.
Взяв ее кисть, Маккейди поднес ее к губам. Он улыбнулся, но отрицательно покачал головой и, вежливо попрощавшись, ушел. Когда за ним закрылась дверь, Маргарет крепко прижала к щеке руку, на которой остался его поцелуй.