Под голубой луной
Шрифт:
– О Боже. – Тяжело вздохнув, Маккейди разжал руки и поскреб колючий, заросший щетиной подбородок.
– Боюсь, мисс Летти, что у меня сегодня…
– Адская головная боль? – услужливо подсказала Джессалин.
Маккейди поднял на нее страдальческие, налитые кровью сухие глаза.
Джессалин не выдержала и весело рассмеялась.
– Такова плата за грехи, милорд. Жаль, что ее нельзя откладывать на банковский счет, не то вы были бы очень богатым человеком.
– Сядьте же наконец, – огрызнулся Маккейди. – И прекратите излучать самодовольство. Это
Джессалин деликатно присела на краешек стула, сложив на коленях руки, обтянутые тонкими лайковыми перчатками. Ее глаза были холодны, как предрассветное небо. Такое самообладание и удивляло, и раздражало Маккейди. Ему хотелось пробиться сквозь него, разорвать эту маску, точно тонкий носовой платок.
– Зачем пожаловали? – резко поинтересовался он. – Не считая, конечно, того, что, подобно похотливой судомойке, как всегда, напрашиваетесь на неприятности.
Предрассветное небо потемнело, предвещая грозу.
– Не потрудитесь ли объяснить мне, что вы имеете в виду, милорд.
– Я имею в виду то, мисс Летти, что юные леди не ходят в гости к холостым мужчинам без сопровождения взрослых. Если кто-нибудь случайно видел, как вы входили в эту дверь, то за вашу репутацию в обществе я не дам и ломаного гроша.
К немалому удивлению Джессалин, ей удалось мило улыбнуться.
– Зато вы никак не оправдываете вашу репутацию, граф. С каких это пор всем известный повеса и развратник стал так беспокоиться о мнении общества? Но я пришла сюда не для того, чтобы играть словами. Я хотела…
– …Чтобы вас соблазнили.
Джессалин еще прямее села в кресле, как будто гордая осанка могла придать ей уверенности в себе.
– То есть?
– А зачем же еще одинокой женщине приходить к холостому мужчине? Причина может быть только одна – она хочет, чтобы ее соблазнили.
Открыв потрепанный сафьяновый ридикюль, Джессалин извлекла оттуда сложенные банкноты, те самые, что он прислал ей утром. Глядя на ее лицо, Маккейди был почти уверен, что она сейчас швырнет их ему в физиономию. Но вместо этого Джессалин спокойно встала и, неторопливо подойдя к столу, положила деньги перед его носом. После этого так же неторопливо она вернулась на прежнее место.
– Я не собираюсь быть вашей содержанкой. Маккейди улыбнулся и откинулся на спинку кресла, вытянув длинные ноги и закинув руки за голову. От этого движения рубашка на груди распахнулась, и он почувствовал пристальный взгляд Джессалин на своей обнаженной коже.
В его низком голосе зазвучали бархатистые обертона.
– Ну почему же, Джессалин? Ведь это может быть так приятно.
Глубоко вздохнув, чтобы сглотнуть комок, застрявший в горле, Джессалин сказала:
– Я уже не наивная девочка. И на меня не так легко произвести впечатление. Так, например, вы, граф Сирхэй, меня совершенно не впечатляете.
– Я потрясен. Унижен. Раздавлен. – С этими словами Маккейди встал с кресла и начал приближаться к ней, пока не уперся в теплые острые коленки. – Ведь я до сих пор испытываю слабость… – Его палец нежно поглаживал ее губы. – …Слабость
Маккейди снял перышко, прилипшее к корсажу омерзительного грязно-коричневого платья. И тотчас же заметил еще одно – оно застряло за лентой уродливой черной шляпки.
Щекоча перышками губы Джессалин, Маккейди ехидно поинтересовался:
– Вы сегодня чистили курятник, мисс Летти? Почему же вы забыли переодеться?
Джессалин застыла. Она не могла заставить себя шевельнуться.
Перышки продолжали скользить по ее губам, и она глухо застонала. Ее запах. Запах примулы, цветочного мыла и женщины сводил Маккейди с ума и пьянил сильнее любого бренди. Соблазн. Он так хотел соблазнить эту девушку… в результате соблазнили его.
– Я хочу тебя, – прошептал он, отбросив перышки и проводя пальцем вдоль выпуклой линии губ. Ее рот… Тот, кто хоть раз попробовал его, был обречен на всю жизнь испытывать голод. – Я хочу, чтобы ты лежала в постели рядом со мной, Джессалин. И ты хочешь того же.
Кровь отхлынула от ее губ и прилила к щекам. Но все же Джессалин нашла в себе силы отрицательно покачать головой.
– Нет.
– Да, Джессалин.
Она дышала прерывисто и часто. Глаза потемнели и напоминали теперь осеннее небо перед грозой. Джессалин попыталась встать, и в ту же секунду ее подхватили сильные руки. Ридикюль упал на пол, но ни Джессалин, ни Маккейди этого не заметили. Потому что в этот момент их губы соприкоснулись.
И весь окружающий мир перестал существовать. Желание пронзило Маккейди так сильно, что он покачнулся и, чтобы не упасть, уцепился за жесткую ткань жакета. Ее губы… ее рот… На этом свете не было ничего слаще Джессалин… Сладкой Джессы…
Застонав, он прижал ее к себе, осязая каждую линию ее тела, каждую точку мягкого живота. Ее руки, жадно гладившие его спину, казалось, оставляли за собой огненные следы.
Наконец Джессалин нашла в себе силы оторваться от его губ и пробормотала:
– Маккейди, пожалуйста… мы должны остановиться. – Судорожно вцепившись в его рубаху, она, вместо того чтобы оттолкнуть, еще сильнее привлекла его к себе. – Я слишком сильно люблю тебя… Я…
Каждая мышца тела Маккейди напряглась и одеревенела. Отшатнувшись, он прошептал:
– Не говори так. Пожалуйста, никогда больше не говори так.
Джессалин и не собиралась этого говорить. Просто, как всегда, слова вырвались раньше, чем она успела подумать. И теперь, зажав ладонью рот, она смотрела на него огромными серыми глазами. Глазами, в которых отражалось больше, чем способны выразить слова.
Но вот, отняв руку ото рта, Джессалин гордо выпрямилась и вздернула упрямый подбородок. Эта по-детски воинственная поза была настолько трогательной и забавной, что, будь Маккейди способен соображать, он непременно рассмеялся бы.