Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
Глава восьмая
Грохот винтовочного выстрела вскинул на ноги всю деревню. Вскинулся и Андрон, в сенях подхватил топор. По улице два верховых промчались за Метелиху, в лес.
Прибежал Андрон к школе, у крыльца с Николаем Ивановичем столкнулся. На руках у того — Володька. Чиркнул спичку Андрон — дышит парень рывками, а глаза пленкой подернуты. Подоспел тут же и Роман Васильев, мужики с Озерной, с топорами, вилами. Артюха больше всех суетился. Кинулись на конюшню артельную — самолучших коней нет. Конюх Листрат с кляпом в зубах лежит в
Обошел Андрон с фонарем школу, на изморози след у окошка приметил. В сапогах человек вдоль стены пробирался, ногу ставил косо. Тут же и гильза винтовочная валялась. Подобрал Андрон гильзу, еще ниже к следу пригнулся, попросил принести лукошко. Накрыл след, понятого приставил, чтобы до приезда следователя уберечь, а сам в ту же минуту — к Улите. Глядь — и у нее на завалинке тот же след!
В избу вошел не снимая шапки:
— Сказывай, кто заходил! Сказывай!
Грохнулась в ноги Улита: как стемнело, Филька в оконце стучался, ужин приготовить велел, да и не зашел больше.
— Собирайся!
— Я-то при чем?
— Упредить не могла? Знала, что с Верочкой сделал?!
— Ох, никому про то неведомо! А только, говорит, вякнешь — нож под ребра!
— Хватит! Сказано: собирайся!
Улиту втолкнули в подвал, туда же и конюха заперли. У дверей парни с ружьями встали. Володьку меж тем завернули в тулуп, положили в сани. Роман велел гнать что есть духу в Константиновку.
Тут и Нюшка на глаза Андрону попалась. Стоит у саней без платка и в опорках на босу ногу. Подалась вперед, никого вокруг себя не видит. Ветер треплет юбчонку меж худых коленок, посинела вся, с губ открытых вот-вот крик сорвется.
Маргарита Васильевна прибежала. И на ней лица нет. Увидела, что возле саней учитель стоит, закрылась руками, отошла в сторону.
И еще приметил Андрон: нет возле школы Артюхи. То вертелся у всех под ногами, ахал и охал, руками размахивал, а тут не стало его. Прибежал потом с папкой. Мужикам велел не расходиться и по одному стал вызывать в пустой класс. Записывал со слов каждого, кто что видел и слышал после выстрела, где до этого был.
В тот же день из уголовного розыска сразу трое приехали. Старший первым делом Андрона к себе потребовал, вышел из-за стола, по плечу похлопал.
Артюха изгибался перед начальником розыска.
И опять, как летом, никого не нашли. Артюха спутал все карты.
Догадки Андрона Савельевича, что искать бандитов надо за Поповой еланью, не подтверждались. Но Андрон от своего не отступался.
— Может, оно и так, — говорил он. — Ну, неделю- другую проболтаются где-нибудь на полустанках, на людное место не сунутся, знают — розыск объявлен.
Андрон билет охотничий выхлопотал и без лишней огласки уехал на дальнюю заимку. Долго не возвращался, а потом постучался перед рассветом в окошко к учителю:
— Я это, Николай Иванович, лампу-то не вздувай, не надо…
Протиснулся боком в дверь, в руки учителя старенькую берданку сунул.
— Это откуда? Чья? — удивленно спросил Николай Иванович.
— Ивана Кондратьевича ружьишко, —
— Власть местную поставил в известность?
— Какая там власть, окромя медведя?
— Как же дальше быть?
— Потому и пришел. Здесь приглядеться надо. Улиты-то теперь нет, иные чем ни на есть помогают. Жрать-то небось охота.
— Думаешь, кто из своих?
— И думать не надо. Вспомни: конюх артельный лежал на соломке — под плетень или в канаву не бросили! Не мычал и не охал, а как развязали, блажить принялся. Што это?
— Так… что же от меня потребуется?
— Ничего. Ты-то как раз виду подавать не должен, и милиции никакой не надо. Тихо всё сделаем, скрадом. Я тут присматриваюсь кое к кому. Здесь он, узелок-то, в нашей деревне. Ну, ладно, пойду я, пока не развиднело.
С чувством пожал Николай Иванович крепкую руку Андрона, посветлело у него на душе.
В тот же день к вечеру зашел Андрон Савельевич в кузницу топор наварить. Топор — это для виду. Другая думка привела Андрона в кузницу: сказывала Кормилавна, что пока самого дома не было, Карп Данилыч да еще несколько мужиков с Озерной в соседний район выезжали своими глазами посмотреть, как в хорошем колхозе люди живут.
Кузнецу больше всего доверял Андрон: верил, конечно, и учителю, да Карп-то, как ни толкуй, ближе: и германскую вместе с ним воевали, и по женам были в родстве. Как бы то ни было, давно уже понял Андрон: не сегодня-завтра и ему придется заявление писать. Вон и братья Артамоновы, — куда с добром оба хозяева крепкие, — записались. На Верхней улице домов восемь осталось. Косо смотрят на них свои же деревенские; кажется, соседи, а разговору душевного нету. Да и в колхозе не шибко ладно: дырок много, дела пока еще вразнотык идут. А ну-ка в крепкие руки взять бы всё!
Сметливым умом, догадкой, хозяйственным глазом видел Андрон большую силу в колхозе — артель, одно слово. Миром-то и дело любое в полдела, и самая злая беда в полбеды. И всё же не мог решиться, — своего жалко.
Раздвоился Андрон: и в колхоз идти страшно, и единоличником оставаться неохота. Понимал и то, что учитель на него самого виды какие-то имеет; рано или поздно мужик, мол, сам одумается. Вспомнить хотя бы ту же стычку Андрона с трактористом: скажи в тот раз Николай Иванович одно только слово, и был бы Андрон там же, где и Кузьма с мельником. Стало быть, выжидает учитель; ну и Карп, думать надо, поддерживает: в ячейке-то обо всем небось у них переговорено.
Кузница на замке оказалась. По тропинке поднялся Андрон на пригорок, толкнулся в прихваченную инеем дверь, поздоровался, сел у окна на лавку. Роется Карп Данилыч в ящике, болтики старые перебирает, а на верстаке затвор ржавый разобран. Крякнул Андрон, глаза отвел в сторону. А кузнец сам всё выложил:
— Летом еще принесли хуторские: пружина в двух местах лопнула. Сунул на полку, забыл промеж делом. Совсем из головы вышибло. А тут днями прибегает парнишка: «Дяденька Карп, чего же с пружиной-то? Зайцев, слышь, тьма развелось. Яблони точат».