Под кодовым названием «Эдельвейс»
Шрифт:
Теперь Астафьев узнал человека в плаще.
Хорст Гейлиген. Немец с Волги. Бывший радист буксира «Каспий». После диверсии на нефтехранилище на него упало было подозрение, но не хватало доказательств. А предположения к судебному делу не подошьешь. Теперь, когда уже поздно, доказательства налицо… Да, это его любимое словечко — «существенно», которое он выпаливает большей частью невпопад. Ну что ж, по крайней мере, ясно: с вариантом «английский разведчик» ничего не получится. Остается одно — все отрицать. Отрицать последовательно и упорно. Ни одного лишнего слова.
— Вы что, очумели? — возмутился «Меркурий». — Кончайте эту провокацию!
В этот момент без стука распахнулись двери и в комнате появилась фигура Пауля Шенка.
Хейниш никак не ожидал его появления и удивленно уставился на штурмбанфюрера.
— Хайль Гитлер! — произнес тот скрипучим голосом.
— Хайль, — в смятении ответил Хейниш. — Вы по какому делу?
— По приказу обергруппенфюрера!
— Что–то случилось?
— Именно! Группенфюрер господин Мюллер пожа ловался на ваши самовольные действия, — с нескрываемым злорадством сообщил Пауль Шенк. В его бесцветных глазах Хейниш впервые увидел некое подобие людских чувств. Вероятно, штурмбанфюрер позволял себе расслабиться лишь тогда, когда сообщал нечто неприятное. — Обергруппенфюрер не любит, когда жалуются на бездумные действия его подчиненных. Он вызывает вас немедленно. Я буду ждать в машине. Хайль! — он вскинул правую руку и вышел, не желая ничего выслушивать в ответ.
— Та — ак, — Хейниш угрожающе метнул злой взгляд на Гейлигена. — Успели натрезвонить?
— Я обязан докладывать шефу, — пожал плечами агент, — обо всем! Существенно!
— Что ж, допустим. Но предупреждаю: я не привык долго ходить в должниках.
— О каких долгах может быть речь? — примирительно произнес Гейлиген. — Каждый из нас имеет свой круг совершенно определенных обязанностей. Я выследил. Вы арестовали. Остальное — детали. Несущественные!
— Вы так считаете? — саркастически спросил Хейниш.
— А вы — нет?
— Я вас больше здесь не задерживаю! — наконец вскипел штандартенфюрер.
— Спокойной ночи, — сдержанно распрощался агент гестапо и нагловато приложил два пальца к широкополой шляпе, исчезая за дверями.
— Шарфюрер Гельмут! — позвал Хейниш.
— Слушаю, господин штандартенфюрер.
— Срочно вызовите Майера. Пусть он направляется на аэродром и сам, без меня, проведет тренировочные занятия точно по программе. Вам ясно?
— Так точно, господин штандартенфюрер.
— В случае чего я у обергруппенфюрера Кальтен–бруннера. С арестованного не спускать глаз!
Глава шестая. КТО БОЛВАН? ГЕЙЛИГЕН…
Кальтенбруннер встретил Хейниша с холодной сдержанностью. Такой прием не предвещал ничего хорошего. Движением руки указал Хейнишу на кресло. Обер — группенфюрер не любил, если кто–либо сидел у него перед глазами. Он не спешил начинать разговор. Штандартенфюрер, напуганный неприязненным приемом, терялся в догадках и тоже не решался первым произнести хотя бы слово. Кальтенбруннер взял сигарету, размял ее в длинных пальцах.
—
Наконец обергруппенфюрер закурил и уже спокойно, но по — прежнему сурово спросил:
— О чем я вас в прошлый раз предупреждал? — Не ожидая ответа, напомнил: — Не проявлять инициативы. В случае чего — советоваться со мной. Забыли?
— Помню, господин обергруппенфюрер, — глухо произнес Хейниш. Он был не в состоянии уразуметь, в чем же его вина. Но сомнений не оставалось: вызов — для разноса.
— Почему не сообщили о намерении задержать русского шпиона?
— Ситуация требовала немедленных действий!
— Неужели? — с иронией спросил Кальтенбруннер.
— Так мне показалось.
— Что бы вам ни казалось, вы обязаны информировать меня. Хотя бы по телефону. Время у вас было.
— Не понимаю, в чем я провинился…
А ведь еще какие–то полчаса назад он надеялся на совершенно другое. Был уверен, что его грудь украсит новая награда. За решительные действия…
— Не понимаете? Поясню. Из–за ваших хаотических действий убита «пианистка». Шифровки и шифр она успела уничтожить. О задержанном мы ничего не знаем, за исключением того, что он — русский. Воинское удостоверение у него фальшивое. Это уже проверено. Под какой же личиной он действовал? С кем связан? Кто он — резидент, агент, связной?
— Скажег на допросах! — хватался за соломинку Хейниш.
— На допросах! Вот это ответ, — съязвил шеф. — Вы провинциальный невежда, господин Хейниш! Речь шла о выявлении и обезвреживании целой шпионской сети. А вы глупо вломились в чужую игру, испортив все дело.
— Я ничего об этом не знал, — подавленно ответил Хейниш.
— Верно. Поэтому и следовало позвонить мне. Сожалею, что вызвал вас на работу в Берлин. Вы не умеете тонко мыслить. Вы способны только на топорную работу палача.
Ощущение радостного триумфа, которое охватило Хейниша после завершения операции, сменилось животным страхом. Он безнадежно утратил молодецкую осанку. Цветущие розы на его щеках поначалу привяли, а затем и вовсе сникли. Лицо его не бледнело, оно желтело.
Обергруппенфюрер продолжал терзать его, рисуя утраты, причиненные вмешательством Хейниша (он уже и сам догадался об этом) в чужое расследование.
— Если русский шпион будет молчать, кого и где мы станем теперь искать? «Мелодии» «пианистки» — это единственное, что раскрывало всю группу. Задание заключалось в том, чтобы выследить и взять всех! А сейчас? «Скажет на допросах», — передразнил он снова спасительный выкрик Хейниша. — Даже если через некоторое время мы вырвем у русского признания, пользы от них не будет. Неужели вы полагаете, что после устроенной вами пальбы их сообщники не узнают, что произошел провал? Неужели вы надеетесь, что они будут продолжать сидеть на месте, люОезно ожидая наших визитов? Или вы считаете, что они и дальше будут ходить на проваленную явку? Да еще со старым паролем? На это может надеяться только кретин! А подобных в своем управлении я стараюсь не держать.