Под крестом и полумесяцем. Записки врача
Шрифт:
Доставлен пьяный с задержкой мочи.
Решили поставить катетер.
С., стоя в сторонке и сам с собой рассуждая:
– Сколько же ему лет? Ну, пятьдесят, пятьдесят пять…
Сестра, приподнимая член:
– Да нет! Пенис у него еще не старый!
…Не было, должно быть, веселых лучиков морщин.
Так умирает эпоха. Да! Она все-таки уходит первой. Заведующая. Ночной приезд на работу оказался последней каплей.
…Собрались сливки общества, обсудили, вынесли вердикт: на заслуженный отдых.
Несносный А. В., разумеется, вылез с вопросом:
– А
Если вдуматься, вопрос А. В. не такой уж праздный.
Мудрое руководство – вот оно! Оплатить учебу, подтвердить высшую врачебную категорию, выдать сертификат – чтобы уволить полгода спустя.
К заведующей приступили: что вам подарить на прощание?
– Не надо мне ваших чайников. У меня «тефаль».
– Чего же изволите?
– Деньги.
Ну, собрали тыщу, положили в новый кошелек.
Автора попросили: напишите прощальные стихи! Последовал отказ. Сложные отношения с поэзией. Но тут же написал. И не прочел. Вот они:
Без грима, чопорно, в наряде карнавальном,
Без тени понимания в очах
Того, что происходит в день последний
Вокруг – куда пойдешь, пути не разобрав,
Давя устойчивой стопою пол намытый?
Кем править станешь? Где возьмешь Муму,
Чтоб утопить? Герасиму какому
Рукою твердой будешь ноздри рвать?
Вообще – ты отвечать еще способна?
Коль слышишь – так кивни, утешь: поймем,
Что в тайной гавани, тебе одной известной,
Покойно будешь ты качаться на волнах,
Подобно бую, что предупреждает
Не приплывать к нему. Дай Бог тебе в веках
С цепи якорной, прочной не сорваться.
Не то, неровен час, прибьет тебя
Куда-нибудь негаданно-нежданно…
Господь, не допусти! И сохрани.
И ежели такое
Получится, спасти попробуй тоже,
Как и всех нас.
А эпиграф просится из раннего Вознесенского: «И памяти нашей, ушедшей, как мамонт – вечная память».
Можно и не так: «Я говорю вам – до свиданья». Все помнят ночные приезды. Вскорости она забудет, что уволена, и придет.
Думаете, у главной героини возникли какие-то переживания, легкая грусть, неуловимая печаль? Как бы не так! Производственное собрание коллектива. Отчет об успехах и планы на будущее. В кабинете – человек семь, кворум есть. Склока возникла минут через десять. Сестра-хозяйка и старшая сестра хотели купить одеяла. Перевязочная сестра присмотрела зеркало. В сестринскую, в туалет. В сестринской зеркало есть, но не в туалете. Ясное же дело – ночью позовут к больному, вскочишь, забежишь в туалет – надо же подправиться маленько! (объяснение). Старшая сестра и сестра-хозяйка встали и ушли. Кворума не стало. Заведующая отделением с каменным лицом вышла следом – вернуть. Тем временем противная сторона затеяла каверзу: поручить взбунтовавшейся сестре-хозяйке выступить на следующем собрании с лекцией о деонтологии. Деонтология, если кто не знает, – наука о нормах общения медицинских работников с больными. Проще говоря, распоясавшейся хамке поручили подготовить сообщение о вежливости.
Вообще, заведующая не вполне четко понимает причину своего изгнания. Она, в частности, с уверенностью заявила, что М., которая временно
Пожалуй, М. – достойная кандидатура. Автор взял да и прочел ей вышеприведенные стихи. Крамолы в них не усмотрели и всерьез предложили красиво переписать и выступить за прощальным столом.
Наступил печальный день.
Если помните, первая часть хроник начиналась с того, что первым (два раза «первый» – что поделать!) на день рождения заведующей явился диетолог. Но он уже, увы, давно переместился в высшие пределы. Поэтому прощаться первым (третий раз «первый»!) явился, озираясь по сторонам, С., заведующий физкультурой.
– Чего ты приперся? – спросил у него автор.
– Как чего? Стопаря ебнуть.
– А нет стопарей. Один только лимонад.
– Что, серьезно? На хера ж я пришел? Пойду искать, пока время есть.
И ушел – к заведующему травмой, другу закадычному, где есть всегда. Последний, кстати, прежде всегда заменял начмеда-академика, когда тот уходил в отпуск, однако за постыдную дружбу с физкультурником и беспробудное пьянство был тайно унижен, подвергнут закрытой гражданской казни и отлучен от кормушки.
За столом звучали речи. В частности, было сказано, что «для больницы потерять такого ценного специалиста, спасшего жизни тысячам (???!!! – когда? каким?) людей, – это очень много».
Внутренне автор согласен.
И вот все посыпалось.
На отделение, наконец, накатали жалобу, приехала комиссия из горздрава. Одну из больных чем-то не устроили платные услуги.
Реакция:
Старшая сестра: – Ну, скотина!..
Сестра-казначей: – Ну, стерва!..
М. (подводя черту): – Суконка! Нет, недаром ведь говорят: баба – дура!..
Итак, обязанности заведующей временно исполняет М. В общем, произошла бархатная революция. Тихое помешательство сменилось буйным.
Л., перевязочная сестра – она же яростный казначей – влипла крепко. Жалобу не оставили без внимания, явились главная врачиха и сестра в компании с начмедом-академиком, который стаканами пил корвалол и чудесно менялся в лице цветом, пока оно не остановилось на кирпично-красном. Прибыли! Всадники Апокалипсиса с мерой в руках. Оказалось, что Л. брала с пациентов деньги – для общего, естественно, блага, но: минуя бухгалтерию. Улик, кроме убогой, бездоказательной жалобы, не было никаких, но Л. сдуру раскололась.
Незавидно положение автора! Ощущаешь себя будто грамотей на зоне. Все-то к нему подъезжают, гундосят, просят написать прошение какое или маляву.
Вот и здесь. Глазоньки пуча:
– Вы же занимаетесь литературой – помогите!
Эхе-хе. Ладно, напишем малявы, разошлем. Дескать, в глухой несознанке.
Начмед-академик осунулся, его даже жалко. Перетрусил до того, что донес на самого себя главному врачу.
Общая паника, вот-вот полетят головы. Запахло убоиной. Шейные позвонки уже надрублены. Достанется всем – и Л., и академику, и старшей сестре, и М., которая ни сном, ни духом. Вот! Не меняйте коней – пусть они и с яйцами – на переправе!