Под кровью — грязь
Шрифт:
Остановиться, мелькнуло… нет, не мелькнуло, а медленно просочилось сквозь схваченный страхом мозг. Медленно и тягуче – остановиться – а ноги продолжают двигаться – остановиться – сгусток ночи все ближе – остановиться – рот залепляет клейкая масса ночного воздуха – остановиться…
Поздно, он понимает, что поздно, понимает, что слабый отсвет на фоне приближающегося силуэта – сталь. И понимает, что эта сталь направлена ему в горло, что остановить ее не может уже ничто… А ноги продолжают бесшумно нести его вперед, сталь начинает светиться призрачным молочным
Огонь касается его горла, не боль, а ожог впивается в его тело… а оно продолжает двигаться на встречу этому огню, потом застывает и начинает медленно оседать, а огонь ввинчивается, вонзается в тело, проникает в мозг, наконец, появляется боль, становится все нестерпимей, он захлебывается этой болью, смешанной с его не вырвавшимся криком…
– Приехали.
Спокойный голос разом вырвал Агеева из кошмара, но боль еще несколько ударов сердца оставалась в нем. Агеев со всхлипом вздохнул, прижав к горлу дрожащие руки.
– Вылезай из машины.
– Что?
– Вылезай из машины, – голос водителя был спокоен, но сердце Агеева оборвалось.
Что случилось? Почему его выгоняют? Агеев никак не мог прийти в себя, не понимал где находится и что должен делать. Что от него требуют? Он затравлено огляделся и увидел, что в нескольких метрах от машины за металлическим сетчатым забором маячит дом.
– Постучишь в дверь. Откроет девушка. Будешь делать все, что она скажет. – Водитель говорил неторопливо, не поворачивая головы. – Я приеду к вечеру.
– Д-да, – Агеев зачем-то кивнул в спину водителю. –Я понял.
– Ну?
– Ч-что?
– Вылезай из машины.
Агеев испугался, что вот сейчас водитель, обозленный его непонятливостью, просто вышвырнет его из машины, или еще хуже, отвезет его назад, к складам. Горло снова обожгло, как во сне.
Дождь прекратился. Агеев вылез из машины, захлопнул за собой дверцу и вздрогнул от влажного прикосновения холода. Машина отъехала сразу же, и звук ее мотора просто исчез в ледяном тумане.
Агеев оцепенел. Тишина из кошмара настигла его, впаяла в прозрачную глыбу безмолвия, и Агеев стоял, боясь сдвинуться с места, боялся, что шаги его тоже будут беззвучными, что из темноты навстречу ему…
Агеев медленно оглянулся. Темно. Пусто и беззвучно. Подойти и постучать в дверь. Агеев шагнул к дому и почти с наслаждением услышал недовольный всплеск под ногами. Еще шаг, еще… После каждого шага тишина торопливо возвращалась, но он уже знал, как с ней бороться.
Агеев толкнул калитку, и скрип металла располосовал ночное безмолвие. Дорожка к крыльцу была усыпана гравием и хрустела под ногами Агеева. Он поднялся по ступенькам, остановился перед дверью и спиной почувствовал, как темнота сзади сжалась перед броском, чтобы остановить его, вернуть в безмолвие.
Агеев ударил в дверь кулаком. Звук получился глухим. Он ударил снова, но звук замер еще быстрее предыдущего. Так его никто не услышит,
Не оглядываясь назад, он знал, что сзади к нему приближается черный силуэт, что молочно-белый клинок высматривает на его теле место для удара, что…
Дверь внезапно открылась, в лицо Агееву ударил свет. Он зажмурился, поднял руку к глазам. Потом медленно открыл глаза и шагнул вперед. Он не стал рассматривать, кто стоит в дверях, ему нужно было уйти от темноты, смыть с себя светом затхлый запах безмолвия.
За спиной у него хлопнула дверь, щелкнул ключ в замке, потом сухо стукнул засов. Агеев стоял в прихожей, опустив руки и наслаждаясь светом. Из глубины дома доносилась музыка, и это тоже было хорошо. Агеев почувствовал, как голова легко закружилась, по телу, отгоняя зябкую стылость, потек жар.
– Стоять будешь или в комнату пройдешь? – вопрос прозвучал неожиданно, но Агеев не вздрогнул, ему было хорошо, он был готов стоять вот так бесконечно долго…
– Раздевайся и проходи, – женский голос за спиной стал жестче, и повелительные нотки толкнули Агеева.
Он торопливо стащил с ног кроссовки, аккуратно поставил их под вешалку и только после этого оглянулся.
Первое, что он увидел, были глаза. Темно-карие глаза смотрели на него иронично и чуть насмешливо.
– Добрый вечер, – попытался сказать Агеев, но неожиданно закашлялся.
– Наверх по лестнице, вторая дверь налево, через спальню – ванная. Колонку я включила. Прими горячий душ, а то схлопочешь воспаление легких.
– Спасибо, – Агеев повернулся к деревянной лестнице, медленно поднялся по ступенькам, ощущая босыми ногами шершавые доски.
Все было нереальным, слишком неожиданным был переход от промозглой ночи к этому яркому теплому уюту. В дверях ванной Агеев замер. Шум горячей воды, пар. Как в комнате начальника караула. После выстрелов. Перед глазами мелькнуло лицо прапорщика, удивление, страх…
Агеев оглянулся. Нет, так нельзя, нельзя думать об этом, нужно забыть все, взять себя в руки и забыть. Он стащил с себя джинсы, свитер, белье.
Там никого нет, только ванна и горячая вода, бьющая из душа. Он смоет с себя и холод, и страх, и воспоминания. Агеев осторожно стал в ванну, задвинул за собой клеенчатую штору и подставил под воду ладони.
Упругие струи полетели брызгами в лицо, и Агеева чуть не стошнило. Очередь из автомата, и в лицо бьют капли теплой жидкости. Он нажал на спуск, и крик Зимина оборвался.
Агеев почувствовал, как ногти врезались в ладони. Спокойно, все уже позади, он должен был это сделать. Должен был. Иначе бы он сам погиб. Иначе его не спасли бы, не привезли в этот дом.
Тело скорчилось в ванной, вода била по спине, голове и плечам. Он дышал тяжело, со всхлипами и не понимал, плачет или нет. Ему было жалко. Не тех, кого он убил, мысль о них вызывала только слабость и тошноту, ему было жалко себя, жалко до судорог, до спазм во всем теле.