Под кровью — грязь
Шрифт:
Суки, сволочи, ублюдки. Рвать… рвать вас зубами… гады… ненавижу… Блондин бил кулаками по земле, приподнялся, и в этот момент его достали пули Палача.
Вся злость Блондина и весь мир, который он так ненавидел, разлетелись в клочья.
Темнота и безмолвие. Медленное, тягучее безмолвие и раскаленная темнота. Агеев идет, а темнота липнет к его лицу, коркой оседает на губах.
Агеев знает, что сейчас произойдет, он знает, куда
Тело не подчиняется ему, ноги сами несут его застывшее тело, разбрызгивая каплями кромешную темноту внизу.
Холодно. На посту всегда холодно. Тогда почему горит лицо? Из-под фонаря косо вырываются пряди дождя, торопливо сшивая небо и землю. Землю, насквозь пропитанную водой.
Тучи и грязь. Грязь – это земля, пропитанная не водой. Не водой, кровью. Вот она брызжет у него под ногами, каплями бьет по лицу.
Это не дождь, это кровь. Идти становится все тяжелее, он уже проваливается по колено, кровавый дождь затягивает все вокруг багряной пеленой, глаза слипаются, но Агеев видит, как багровый туман, вращающийся вокруг него, выплескивает вдруг из себя сгусток ночи.
Агеев пытается остановиться, но тело его продолжает двигаться, уже проваливаясь в кровавую грязь по пояс.
Боль обжигает горло, Агеев пытается поднять к нему руки, но они тоже не подчиняются.
Близко, почти возле самого лица вспыхивает призрачным светом клинок. Ближе, еще ближе.
Тело Агеева проваливается в грязь все глубже. Вот уже только запрокинутое лицо остается над пузырящейся поверхностью.
Грязь со страшной силой сдавливает грудь Агеева, лопаются кости, в самой глубине тела рождается крик, он проталкивается сквозь смятые легкие, сквозь пересохшее горло. Или это не крик?
Это душа его пытается покинуть тело, вырваться наружу. Он сможет, он вырвется из кровавой трясины. Агеев открывает рот, пытается выдохнуть, но молочно светящийся клинок навис над ним, сверкнул ослепительно бело, качнулся и стремительно рухнул вниз.
Боль, всепоглощающая боль! Клинок молнией рассекает его горло, и в последнюю секунду Агеев понимает, что душа его так и останется в этой грязи.
… Тело Андрея Агеева дернулось в последний раз и застыло в углу темного зала, среди обломков, осколков стекла, в луже крови, смешавшейся с шампанским из разбитых бутылок.
В него стреляли… Правда? Стреляли… И даже попали. С той же силой, в ту же боль. Ну и что? Ему некогда думать об этом, у него есть важная, очень важная задача – он должен удержаться на ногах… Он должен удержаться на ногах, несмотря на то, что земля затеяла пляску.
Удержаться на ногах. На ногах. Что-то сказал Палач. Что он может сказать, этот Палач. Не нужно ничего говорить, просто
Гаврилин сунул пистолет в карман пальто. Что-то он еще забыл. Что?
Взрывчатка. Странное какое слово – взрывчатка. Да, он должен узнать… Гаврилин оглянулся и увидел, что Палач сидит возле стены. Устал… Все они сегодня устали.
Гаврилин вернулся к Палачу. Вот если бы земля прекратила раскачиваться, было бы совсем хорошо.
– Вставай, – сказал Гаврилин.
– Не могу.
– Вставай, – Гаврилин смог наклониться и вцепился в воротник пиджака Палача, – вставай, чего расселся?
– Пошел ты… – сказал Палач.
– Вместе, пойдем вместе…
Палач неожиданно быстро поднес пистолет к своему лицу и нажал на спуск. Патронов нет.
– Фиг тебе, – сказал Гаврилин и ударил Палача по руке, – пойдем.
Стреляться надумал, козел. Ты мне еще расскажешь все.
– Пойдем, – Гаврилин потянул Палача за воротник.
Палач встал.
– Вот и ладненько.
Совсем расклеился несгибаемый Палач. Идет еще тяжелее его, героически раненого Наблюдателя.
Гаврилин покосился на Палача. Руку прижимает к груди. Под ноги попался сучок, и Гаврилин чуть не упал. Твою мать.
Земля ведет себя просто возмутительно. Из стороны в сторону, из стороны в сторону, а потом вдруг резко вокруг своей оси. Стоять. Гаврилин обернулся. Ты смотри, неукротимый человеческий дух снова одержал победу над бесконечными просторами родной страны. Ресторана уже не видно.
Слава Богу, парк большой. Нужно еще минут пятнадцать пройти, а потом уж и отдохнуть.
Каких-то пятнадцать минут. Ничего, удержимся. Это даже хорошо, что бок так болит, это позволяет не уснуть прямо на ходу.
Славно повеселились, просто замечательно. И горло у нее так замечательно хрустнуло. И так забавно разлетается голова от попадания нескольких пуль сразу. И Палач такой забавный.
Гаврилин понимал, что порет чушь и, что самое главное, порет ее вслух, но ничего не мог поделать. Язык заплетался, пару раз Гаврилина швырнуло о деревья.
Понатыкали тут, понимаешь, зеленых насаждений.
Все, Гаврилин сел на землю, прислонившись спиной к дереву. Привал.
– А знаешь, – сказал он Палачу, – что самое смешное?
Палач промолчал, он не сел, просто стоял, опершись рукой о дерево.
– Так вот, самое смешное то, что сейчас в какой-нибудь теплой комнате сидят очень вежливые люди и спокойно обсуждают нашу с тобой дальнейшую судьбу. Правда, смешно?
– У вас должны быть очень веские причины для того, чтобы вести себя подобным образом.