Под кровью — грязь
Шрифт:
– И поэтому тоже.
– Хорошо, убедили. – Гаврилин захотел потянуться, но решил, что Артем Олегович может воспринять это движение как агрессию. – Не нужно дальних заходов на цель. Это вам, между прочим, захотелось со мной поговорить, а не мне с вами.
Артем Олегович очень-очень медленно выдохнул. А нервишки не очень у дедушки, отметил Гаврилин. Того гляди, просто выстрелит и все, поминай Александра Гаврилина не злым тихим… Или прыгнуть? Резко толкнуться ногами, затем… Гаврилин очень ясно представил себе, как летит к Артему Олеговичу,
– Вы уперлись в то, что Палач должен захватить Центр досуга и удерживать заложников как можно дольше. В идеале – с неделю. Так? И вам, как проницательному молодому человеку, вдруг открылось, что не сможет Палач этого сделать. Что максимум, на что он способен – навалить там трупов и погибнуть вместе с группой. Так?
– Так, – Гаврилин даже кивнул, настолько точно воспроизвел Артем Олегович его сомнения.
– И вас очень обеспокоило то, что я этого не понимаю…
– Да.
– А вы не задумались, почему все так странно происходит с этой группой, зачем устроено шоу, зачем полтора месяца этим клоунам разрешают хозяйничать в городе, и почему это до сих пор самое высокое руководство страны не набило этот город войсками, или, в крайнем случае, оперативными группами? Ну, аналитик!.. Неужели не задумывались?
Гаврилин промолчал, но в душе он с Артемом Олеговичем согласился. Не подумал. Вернее, не додумал. Приходило в голову что-то подобное, но за всей этой суетой, за сомнениями и копанием в личном деле Палача так и не оформилось ни во что внятное.
– Полтора месяца мы носились с этими ублюдками, как ненормальные. Пять раз мы выводили группу из верной западни. Что бы мы ни говорили о местных сыщиках, но дело они свое знают. Мы сдали Палачу двух свидетелей и одного слишком рьяного оперативника. Не нужно делать удивленных глаз. Это все для идиотов дешевые рассказки о неуловимых преступниках. Они неуловимы, пока это выгодно нам…
– Нам? – не выдержал Гаврилин, – Нам – это кому?
Артем Олегович открыл было рот, в груди у него что-то хрипнуло.
Сейчас убьет, подумал Гаврилин. Вон как побледнел, и костяшки пальцев побелели на правой руке. Сейчас просто шевельнет указательным пальцем, и из объектива вылетит птичка. Улыбка – вас увековечивают.
Ну, почему мне не страшно? Почему? Тело напряжено, в голове гудит, но нет ни холодка в груди, ни дрожи в пальцах. Ни-че-го. Выстрелит или?.. Еще поживем.
– Знаешь, я даже доволен, что решил заняться тобой лично. Мне это, пожалуй, даже доставит удовольствие, – медленно, словно выдавливая из себя слова, сказал Артем Олегович.
– Так вы все-таки меня лично будете в расход выводить?
– Лично. Я, наконец, понял, чем ты мне не понравился сразу же.
– Одеждой?
– И одеждой. Но самое главное – ты стал для меня символом распада. Полного развала того, во имя чего я жил. Если дело доверяют таким как ты, то это уже все. Финиш. Чистенькие, отстраненные, равнодушные.
Артем Олегович повысил голос почти до крика, на щеках его выступили яркие красные пятна.
Гаврилин почувствовал, как в нем тоже стала закипать злость. Ублюдок старый, об идеях заговорил, о самопожертвовании.
– А вы нам дадите пожертвовать собой? Дадите умереть за идею? Вы нас за нее убьете скорее! За какую идею? Вы даже идею сделали страшной тайной.
– Сделали. Потому, что вы все равно ее не поймете, а если и поймете, то не сможете принять. Все рухнуло, все пошло прахом. Толпа смела все, эта орава мелких и жадных обывателей. Они захотели свободы. Для кого? Для себя? Ничего подобного. Они вырвали с мясом свободу для разных подонков. И эти подонки сейчас стали хозяевами этой толпы…
– Неужели все так просто, подумал Гаврилин. Предельно просто – назад к дисциплине? Неужели все это было только для того, чтобы внушить населению одного города мысль о необходимости введения твердой власти?
– И самое страшное то, что даже мы сейчас бессильны без этой толпы. А эта рыхлая масса сама не сможет даже могилу себе вырыть. Их всех нужно заставить, подтолкнуть.
– И все было сделано только ради этого?
– А ради чего? Ведь посмотри насколько все демонстративно: свидетелей не жалеть, пленных не брать. И финал – в Рождество. Жирная кровавая точка. Чтобы до всех дошло. До всех.
Гаврилин видел, что Артем Олегович очень хочет вскочить и пройтись по комнате, даже рука несколько расслабилась, и дуло пистолета чуть-чуть отклонилось в сторону. Попробовать? Гаврилин напряг мышцы ног, чуть пригнул голову.
Вот сейчас. Считаю до пяти. Раз. Толкнуться резко, обеим ногами. Два. Может зацепить рукой стул и навернуть старика стулом по голове? Три. Не выйдет, стул слишком тяжелый. Четыре. Гаврилин, как зачарованный, смотрел на пистолет. Еще бы сантиметра на два в сторону. Пять!
– Сидеть! – внезапно рявкнул Артем Олегович. – Руки на колени – спина выпрямлена.
Ствол пистолета теперь смотрел точно в живот. А пуля в живот, даже если и не убивает сразу, вызывает болевой шок, и человек не в силах даже пошевелиться. Отбой, подумал Гаврилин разочарованно, и выполнил приказ Артема Олеговича.
– Очень интересно излагаете, – как можно спокойнее сказал Гаврилин. – Это вам начальство сообщило, или сами догадались?
Сквозняк. В уме всплыло это слово, и только потом Гаврилин подумал, а с чего, собственно? Причем здесь сквозняк? Ага, когда помощник Артема Олеговича выходил из кабинета… Нет, когда он выполнял приказ Артема Олеговича закрыть дверь, он сделал это не очень плотно. Осталась небольшая щель. Гаврилин всегда напоминал выходящим, чтобы они плотнее закрывали за собой дверь. Так что щель осталась. И с полминуты назад она стала чуть шире, а потом снова почти исчезла. А такое бывает только тогда, когда кто-то открывает дверь в приемную.