Под кровью — грязь
Шрифт:
– Сказать, что здесь нет ничего личного? Что ко мне вы относитесь неплохо?
– Нет. К вам я как раз отношусь плохо. Вы мне не понравились с самого начала.
– Вы не поверите, но это у нас взаимно, – Гаврилин не рисовался, не пытался досадить собеседнику. Он просто говорил то, что думал, и испытывал при этом странное облегчение.
– Это я знаю. В таких вещах я разбираюсь хорошо. А поговорить с вами я решил для того, чтобы вы не ушли из этого мира с мыслью о моей непроходимой глупости.
– Вас так волнует
– Нет. Я привык расставлять точки над «i». Вы действительно полагаете, что были единственным, кто понял намеренья Палача?
– А вы их поняли? Тогда сообщите мне. Я в них так и не разобрался.
– Не корчите из себя дурака, – спокойно посоветовал Артем Олегович, – вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Понятно даже и мне, старому болвану, что операцию в таком виде, как она запланирована, Палач не выполнит. Или вы решили, что самый умный?
– Не знаю, – Гаврилин пожал плечами, – действительно, не знаю. Просто я не мог выполнить задание и старался вас об этом предупредить.
– Только это? По-моему вас к этому подтолкнула элементарная жалость. Вам стало жалко посетителей Центра досуга. Вас привела в ужас сама мысль о бойне в Рождественскую ночь. И вы засуетились. Вместо того чтобы заткнуться и просто ждать моего решения. Нас всех погубит желание быть умнее руководства. Вас оно уже погубило.
Гаврилин слушал Артема Олеговича вначале с внутренней улыбкой, но потом понял, что тот прав. Не загадочные действия Палача его испугали. Он, действительно, подсознательно не хотел становиться участником бойни. То, что делала группа Палача, тоже было преступно, но там Наблюдатель мог найти оправдание. Грязь нужно вычищать. И если нельзя делать этого законными методами, то тогда можно методами незаконными.
– Закрой дверь, – не оборачиваясь, повысил голос Артем Олегович, и дверь кабинета закрылась.
– Конспирация?
– Так, на всякий случай. Разговор у нас пойдет с вами о высокой политике и делах сугубо секретных… Держите руки на коленях, – потребовал Артем Олегович, увидев, что Гаврилин пошевелился.
– Дурацкое состояние, – сказал Гаврилин, – не знаю, куда девать руки.
– Скоро сложите их на груди.
– Так себе шутка.
– Какая есть.
– Может, закончим все по-быстрому. Вы стреляете, я умираю, и все довольны.
– Потерпите еще немного. Совсем немного. И стрелять все-таки буду не я.
– Не царское это дело.
– Не царское, – Артем Олегович помолчал.
Какого черта ему нужно? Чего он приперся? Прислал бы Палача, или этого своего, коридорного. Что может ему дать разговор с Гаврилиным? Хочет что-то объяснить? Очень нужно!
Что же еще?
Что он там сказал насчет возрастных изменений во взгляде на жизнь? Господи! Гаврилин чуть не засмеялся. Все мы люди, все мы человеки.
Сам Гаврилин имеет стажа всего ничего и уже почувствовал некоторый дискомфорт,
Вот почему ты здесь, вот почему весь остаток жизни Александра Гаврилина будет проходить в выслушивании откровений старого профессионала. Как ему, наверное, хочется исповедаться!
– Вы никогда не пытались понять в чем, собственно, заключалось задание Палача? – спросил, наконец, Артем Олегович.
Глава 10
Сквозь выбитое лобовое стекло по лицу били ветер с дождем. Одежда уже не защищала от холода и сырости, но Наташка этого не замечала. Сердце колотилось, как бешенное, по телу горячими волнами прокатывалось желание. Наташка жадно вдыхала запах крови, заполнявший кабину, несмотря на встречный ветер.
Наташка покосилась на Блондина, осторожно коснулась алого пятнышка на обивке – холодное и липкое – осторожно поднесла палец ко рту. Кровь. Тот самый привкус, который сводил ее с ума.
Кровь. Наташка затаила дыхание, и уже два пальца, указательный и средний, коснулись пятна крови и поднялись к Наташкиным губам. Словно судорогой дернуло ее тело. Солоноватый привкус чужой крови.
Наташка поерзала на мокром сидении, провела рукой по лицу. Косметика поплыла – черт с ней. Наташка смотрела на серый, сдобренный кровью комок, прилипший к дверце, возле самой ручки подъема стекла.
Нет. Наташка приказала себе отвести взгляд от комка. Так можно и крышей поехать. Нет. Наташка снова бросила взгляд на сгусток крови и мозга. Надо просто отвлечься.
Наташка обернулась к Блондину:
– Ты чего молчишь?
– Что? – Блондин не разобрал за шумом ветра и мотора, что у него спросила Наташка.
– Чего молчишь, Блондинчик? – крикнула Наташка.
– А чего говорить?
– Чего на тебя этот так набросился?
– Кто?
– Ну, этот… – Наташка беспомощно пошевелила пальцами.
– А как его, кстати, зовут?
– Черт его знает! – Наташка изумленно подумала, что действительно не знает имени того, кто их всех собрал вместе. – Он что, тебе тоже не говорил, как его зовут?
– Да нет, – придет – уйдет, скажет, что делать – и все.
– И у нас также. Ладно, чего он к тебе прицепился? Ты этого водилу здорово замочил. Я как увидела кабину, чуть не кончила. Честное слово! – Наташка потянулась рукой к крови на панели управления, но вовремя остановилась.
– Он мне с самого начала сказал мочить его только на улице, не в машине, чтобы ничего не попортить. А я…
– Чего ты?
Блондин взглянул на Наташку и отвернулся. Капли воды собирались у него на ресницах, заливали глаза.