Под крыльями высших существ

Аникин Алексей

– В том-то и дело, что агрессия не рождается на ровном месте. Однако высказанные тобой факты говорят лишь о том, что рано или поздно момент, когда начнётся новый виток мысленной эскалации, наступит. Хотя бы из-за тебя.

– Намекаете на то, что обе женщины меня могут банально не поделить?

– Да. Разорвать на две части они тебя не могут, поэтому попробуют устранить соперницу. Многожёнство, как ты понимаешь, они не приемлют, равно как и мы, ибо, во-первых, так нельзя по закону морали и нравственности, а во-вторых, получать лишь половину любви мужчины ни одна из них не захочет.

Да и ты сам вряд ли бы захотел любить двух женщин разом, верно?

– И что делать тогда? Уничтожить одну из них? Попробовать вновь слить воедино?

– Уничтожение одной повлечёт уничтожение другой. А по поводу слияния – они и так являются единым целым. Я же говорю, суть не в том, что одна «отделилась» от другой, а в том, что жить сразу двум в одной голове тяжело. Это борьба за жизненное пространство.

– Вы всё ещё не предложили вариант решения проблемы, – сказал я чуть более сердито. – Вы сами накуролесили, теперь, будьте добры, решите эту ерунду.

– Если вариантов с нашей стороны не последует, Виталий, решение останется за тобой. Именно ты в критический момент должен будешь выбрать, кого любишь больше – человеческую женщину или драконицу, – сменив зрачки с вертикальных на нормальные, словно ставя точку в разговоре, она добавила. – А теперь иди за мной, сошьём тебе нормальную одежду, в которой не будет стыдно явиться на встречу с Владимиром.

***

Сергей Казимирович даже спустя полтора часа моего отсутствия продолжал стоять на набережной. Опираясь на ограждение, он смотрел на другой берег реки, где стоял белеющий на фоне тёмных зданий величественный храм с золотыми куполами и крестами на их вершинах. Встав возле Сергея Казимировича, я заметил в его глазах неподдельное душевное спокойствие.

– Ну что, поболтали? – спросил он, повернув ко мне голову.

– Поболтали, – ответил я без особого энтузиазма, уставший после снятия мерок. – Книжку дали почитать, сшили мне брюки да рубашку покрасивее, аромат подобрали, туфли выдали, чтоб появиться перед Владимиром как нормальный человек, – я показал на объёмную сумку, где всё перечисленное было упаковано с должным уровнем старания. – А вы тут как? Не скучали?

– Да нет. Мне тут, у реки, нравится. На храм, вот, люблю смотреть. Совсем скоро полдень, роботы в колокола бить начнут.

– Разве отсюда слышно? – со скепсисом спросил я, на глазок определив расстояние от нас до храма, составляющее около семисот метров. Не то чтобы это далеко для колокольного звона, но он бы легко слился с шумом заводов и фабрик.

– Не очень, – Сергей Казимирович усмехнулся. – Но, если хочешь, можешь попробовать поманить звук.

– В другой раз, – я облокотился на ограждение и вдохнул прохладный воздух, немного пахнущий гарью и химией. – Сергей Казимирович, почему вы так странно отреагировали на Евгению, когда она пришла?

– Я же говорю, не люблю драконов. Явись она в человеческом обличии, я бы даже улыбнулся и, наверное, в знак добрых намерений поцеловал бы ей руку, женщина она и правда красивая и притягательная. Вот только, будучи драконом, она не вызывает у меня иного ощущения, чем отторжение.

– На Евгения вы так не реагировали.

–

Потому что не могу на него так реагировать. Он здесь главный, хочу я или не хочу, но мне приходится терпеть его форму дракона, в которой он пребывает большую часть времени. Вежливость, тактичность – вот эти все вещи позволили мне кое-как приспособиться. И всё равно, будто… Будто что-то загорается внутри меня, когда я вижу дракона перед собой. Ненависть, какую я и на войне не испытывал.

– Это и неудивительно. На войне, говорят, нельзя ненавидеть врага. Ибо если ты его ненавидишь, то будешь совершать ошибки. По себе знаю.

– Вот-вот. Однако и на войне поводов для праведной ненависти и благородной ярости было полно. Я не люблю о ней рассказывать, но… – Сергей Казимирович вздохнул и опасливо оглянулся. – Видишь ли, однажды я убил вражеского наёмника. Не в бою. Он сдался в плен, сперва я просто вёл его, а потом, сорвав с него балаклаву, узнал в нём одного из тех, кто убивал российских пленных и угрожал мирным гражданам расправой. Он себе морду грязью дополнительно измазал, чтобы не узнали, но глаз у меня намётан. Я его по партаку на руке узнал – кресту фашистскому. Отвёл его в сторонку и замучил. Вот этими руками. Замучил очень страшно, – Сергей Казимирович вытянул свои чистые руки. – Отомстил за ребят. Он долго у меня барахтался, пока не сдох собачьей смертью.

Сергей Казимирович говорил злобно, но без гордости. Чувствовалось, что пусть он когда-то давно и удовлетворил жажду мести, всё равно его немного гложет совесть.

– Я не вижу в кошмарах лица этого наёмника, – продолжил Сергей Казимирович, – но внутри тяжёлым грузом висит тот факт, что соотечественников и братьев по оружию я этим не вернул. Да, не позволил ему творить зло дальше. С одной стороны – месть и превентивный удар, а с другой…

– Пустота? – закончил я за Сергея Казимировича. – Как будто всё зря?

– Может быть. В конце концов, убивать врагов во время боя это одно, а когда враг сдался на твою милость – совсем другое.

– Я, когда был военным корреспондентом на нынешней войне с КЧС, видел, как некоторые наши добивают врагов. Без пыток, но всё-таки картина не лучшая.

– Плохо это. Излишняя жестокость развращает, обезглавливает. Я и сам тому свидетель, как и ты.

– Давайте лучше сменим тему, Сергей Казимирович. Погода сегодня слишком хороша для хмурых разговоров о войне. Это когда-то был наш с вами общий ратный труд, но сами понимаете.

– Трудно спорить. Давай пройдёмся, что ли, раз уж погода хороша.

Шли по чистой мостовой, подогреваемой летним солнышком. Среди крупных зданий промышленных комплексов я всё равно чувствовал себя вольготно, пусть меня и тревожил запах гари, серы и пороха. Шум кое-как получилось перебороть. Таблички на русском языке рассказывали о том, что меня окружает: «По левую руку вы можете наблюдать патронный завод «Предприятие-3», чуть за ним – реплику амфитеатра Флавиева, или Колизея…»

– Надо же, даже не разрушенный, как на картинках обычно представляют, – сказал я, посмотрев на величественный амфитеатр. – Евгений не соврал, сказав, что собрал здесь многие памятники архитектуры.