Из рая детского житьяВы мне привет прощальный шлете,Неизменившие друзьяВ потертом, красном переплете.Чуть легкий выучен урок,Бегу тотчас же к вам бывало.– Уж поздно! – Мама, десять строк!.. —Но, к счастью, мама забывала.Дрожат на люстрах огоньки…Как хорошо за книгой дома!Под Грига, Шумана и КюиЯ узнавала судьбы Тома.Темнеет… В воздухе свежо…Том в счастье с Бэкки полон веры.Вот с факелом Индеец ДжоБлуждает в сумраке пещеры…Кладбище… Вещий крик совы…(Мне страшно!) Вот летит чрез кочкиПриемыш чопорной вдовы,Как Диоген, живущий в бочке.Светлее солнца тронный зал,Над стройным мальчиком – корона…Вдруг – нищий! Боже! Он сказал:«Позвольте,
я наследник трона!»Ушел во тьму, кто в ней возник,Британии печальны судьбы…– О, почему средь красных книгОпять за лампой не уснуть бы?О, золотые времена,Где взор смелей и сердце чище!О, золотые имена:Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!<1908–1910>
Маме
В старом вальсе штраусовском впервыеМы услышали твой тихий зов,С той поры нам чужды все живыеИ отраден беглый бой часов.Мы, как ты, приветствуем закаты,Упиваясь близостью конца.Все, чем в лучший вечер мы богаты,Нам тобою вложено в сердца.К детским снам клонясь неутомимо,(Без тебя лишь месяц в них глядел!)Ты вела своих малюток мимоГорькой жизни помыслов и дел.С ранних лет нам близок, кто печален,Скучен смех и чужд домашний кров…Наш корабль не в добрый миг отчаленИ плывет по воле всех ветров!Все бледней лазурный остров – детство,Мы одни на палубе стоим.Видно, грусть оставила в наследствоТы, о мама, девочкам своим!
Мама в саду
Гале Дьяконовой
Мама стала на колениПеред ним в траве.Солнце пляшет на прическе,На голубенькой матроске,На кудрявой голове.Только там, за домом, тени…Маме хочется гвоздикуКрошке приколоть, —Оттого она присела.Руки белы, платье бело…Льнут к ней травы вплоть.– Пальцы только мнут гвоздику. —Мальчик светлую головкуОпустил на грудь.– «Не вертись, дружок, стой прямо!»Что-то очень медлит мама!Как бы улизнуть,Ищет маленький уловку.Мама плачет. На колениЕй упал цветок.Солнце нежит взгляд и листья,Золотит незримой кистьюКаждый лепесток.– Только там, за домом, тени…
Мальчик к губам приложил осторожно свирель,Девочка, плача, головку на грудь уронила…– Грустно и мило! —Скорбно склоняется к детям столетняя ель.Темная ель в этой жизни видала так многоСлишком красивых, с большими глазами, детей.Нет путейИм в нашей жизни. Их счастье, их радость – у Бога.Море синеет вдали, как огромный сапфир,Детские крики доносятся с дальней лужайки,В воздухе – чайки…Мальчик играет, а девочке в друге весь мир…Ясно читая в грядущем, их ель осенила,Мощная, мудрая, много видавшая ель!Плачет свирель…Девочка, плача, головку на грудь уронила.Берлин, лето 1910
1
Воспоминание о Тиволи (ит.).
У кроватки
Вале Генерозовой
– «Там, где шиповник рос аленький,Гномы нашли колпачки…»Мама у маленькой ВаленькиТихо сняла башмачки.– «Солнце глядело сквозь веточки,К розе летела пчела…»Мама у маленькой деточкиТихо чулочки сняла.– «Змей не прождал ни минуточки,Свистнул, – и в горы скорей!»Мама у сонной малюточкиШелк расчесала кудрей.– «Кошку завидевши, курочкиСтали с индюшками в круг…»Мама у сонной дочурочкиВынула куклу из рук.– «Вечером к девочке маленькойРаз прилетел ангелок…»Мама над дремлющей ВаленькойКукле вязала чулок.
Любовь
В чужой лагерь
«Да, для вас наша жизнь
действительно в тумане».
Разговор 20-го
декабря 1909 г.
Ах, вы не братья, нет, не братья!Пришли из тьмы, ушли в туман…Для нас безумные объятьяЕще неведомый дурман.Пока вы рядом – смех и шутки,Но чуть умолкнули шаги,Уж ваши речи странно-жутки,И чует сердце: вы враги.Сильны во всем, надменны даже,Меняясь вечно, те, не те —При ярком свете мы на страже,Но мы бессильны – в темноте!Нас вальс и вечер – всё тревожит,В нас вечно рвется счастья нить…Неотвратимого не может,Ничто не сможет отклонить!Тоска по книге, внешний запах,Оркестра пение вдали —И мы со вздохом, в темных лапах,Сожжем, тоскуя, корабли.Но знайте: в миг, когда без силыИ нас застанет страсти ад,Мы потому прошепчем: «Милый!»Что будет розовым закат.
Им ночью те же страны снились,Их тайно мучил тот же смех,И вот, узнав его меж всех,Они вдвоем над ним склонились.Над ним, любившим только древность,Они вдвоем шепнули: «Ах!..»Не шевельнулись в их сердцахНи удивление, ни ревность.И рядом в нежности, как в злобе,С рожденья чуждые мольбам,К его задумчивым губамОни прильнули обе… обе…Сквозь сон ответил он: «Люблю я!..»Раскрыл объятья – зал был пуст!Но даже смерти с бледных устНе смыть двойного поцелуя.27–30 декабря 1909
2
«Ибо все лишь сон, о моя сестра!» (фр.)
Следующей
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —О, лишь люби, люби его нежнее!Как мальчика, баюкай на груди,Не забывай, что ласки сон нужнее,И вдруг от сна объятьем не буди.Будь вечно с ним: пусть верности научатТебя печаль его и нежный взор.Будь вечно с ним: его сомненья мучат.Коснись его движением сестер.Но, если сны безгрешностью наскучат,Сумей зажечь чудовищный костер!Ни с кем кивком не обменяйся смело,В себе тоску о прошлом усыпи.Будь той ему, кем быть я не посмела:Его мечты боязнью не сгуби!Будь той ему, кем быть я не сумела:Люби без мер и до конца люби!<1909–1910>
Perpetuum mobile
Как звезды меркнут понемногуВ сияньи солнца золотом,К нам другу друг давал дорогу,Осенним делаясь листом,– И каждый нес свою тревогуВ наш без того тревожный дом.Мы всех приветствием встречали,Шли без забот на каждый пир,Одной улыбкой отвечалиНа бубна звон и рокот лир,– И каждый нес свои печалиВ наш без того печальный мир.Поэты, рыцари, аскеты,Мудрец-филолог с грудой книг…Вдруг за лампадой – блеск ракеты!За проповедником – шутник!– И каждый нес свои букетыВ наш без того большой цветник.