Под Москвой

Федоров Павел Ильич

Через несколько минут они сидели за столом и, низко склонившись над схемой, разрабатывали детали операции.

План в основном был готов, однако было существенное "но". Маловато людей. Когда начштаба показал последнюю сводку о потерях, Лев Михайлович сумрачно уперся глазами куда-то в угол. Такая блестящая возможность, и вдруг все срывается из-за нехватки нескольких сот бойцов. Доватор, соединившись со штабом армии, вызвал командарма. Его не было в штабе. Наштарм, одобрив замысел, предложил Доватору осуществить его имеющимися в наличии силами.

– А где же обещанное?
– иронически спросил Доватор.

Наштарм упорно молчит

в трубку, как будто речь идет о каком-то пустяке.

Доватор продолжает просить: хотя бы один батальон пехоты, одну роту! Ну, одну "девушку Катю"! Опять отказ, а затем вежливое пожелание успеха. Разговор окончен.

Доватор, заложив руку за борт кителя, прошелся по комнате.

– Кадровая дивизия!..
– произнес он гневным охрипшим голосом.
– Как она сейчас нужна мне, черт побери, а они даже роты не дают!
– Остро глянув на Карпенкова воспаленными глазами, Доватор добавил: - Если мы упустим возможность нанести встречный удар, то больше двух дней нам здесь, на этом рубеже, не удержаться. Ты понимаешь?

– Понимаю, Лев Михайлович.

– Значит, отступать! Куда дальше отступать? Куда, я тебя спрашиваю?

Никогда еще Карпенков не видел генерала в таком гневе.

– Отступать мы не можем. Бить, крепче бить! Короткими ударами надо выбрасываться вперед. В данной обстановке это лучшее средство обороны. Наступление обескуражит противника, а в народе поднимет боевой дух и укрепит веру в победу.

В эту минуту вошел Атланов.

– Вы меня, Лев Михайлович, хотите совсем обезоружить, - подавая Доватору руку, проговорил с улыбкой комдив.

Доватор отвел в сторону глаза. Сердце его сдавила горькая, незаслуженная обида. Напрягая все усилия, чтобы говорить спокойно и обдуманно и не обидеть зря комдива вспышкой раздражительности, он сказал:

– Я не для спора вызвал тебя, Иосиф Александрович. У меня бремя не легче твоего... Мы тебя хотим "обезоружить"?

Он сел на кровать и продолжал:

– Ты что же думаешь: генерал Доватор выпил утром коньяку, проглотил ломтик лимона, закурил, уперся глазами в карту, как бык в ручей, и, увидев свою глубокомысленную физиономию, решил, что ему надо командовать? Прочертил красную стрелу, изображающую атаку дивизии Атланова, потом взял лист бумаги и тем же карандашом написал: "Завершая удар на деревню, мы создаем противнику катастрофическую угрозу". Потом нарисовал другую стрелу, должную изображать своей закорюкой фланговый удар дивизии генерала Медникова. "Таким образом, в тесном взаимодействии двух массированных ударов, при поддержке подвижного резерва развиваем успех в направлении Козлики". Начальник штаба, разумеется, в восторге от гениального плана, моментально стряпает приказ, отхватывает в резерв полк. Ему наплевать, что Атланов растянул жиденькую оборону на десять километров и держится на "фу-фу", лишь бы документ был отработан по всей форме штабного искусства, а там как хочешь, так и выкручивайся - на то и генерал... Может быть, так мы командуем, генерал Атланов?

– Да что с вами, Лев Михайлович?

Ошеломленный комдив быстро снял с головы папаху, обнажив морщинистый, вспотевший лоб.

– Могу ли я так думать?
– спросил он с удивлением.

– А почему же ты мне с этакой улыбочкой говоришь, что я тебя обезоруживаю?

– У меня положение такое...

– Вот почему мне и нужен полк, чтобы вывести тебя из этого положения.

Доватор наклонился к столу, взял

донесение и схему Кушнарева и подал Атланову. Тот, пробежав по бумагам глазами, на мгновенье задумался. Он сразу оценил всю важность предстоящего дела и, поняв причину вспышки Доватора, мысленно осудил себя за необдуманные, обидные слова.

– Ну, что скажешь?
– в упор спросил Доватор.

– Такой случай упускать нельзя.

У многих людей с сильной волей и большим жизненным опытом есть золотое правило: откровенно признавать свой промах, быстро исправлять его и находить выход из любого затруднительного положения. Таким был и генерал Атланов. Глядя на Доватора загоревшимися глазами, комдив проговорил:

– Я сейчас же отдам приказ высвободить людей из числа коноводов, оставлю по одному человеку на десять лошадей. Штабных писарей, лишних ординарцев, поваров, кладовщиков, музыкантов - в строй. Наберем людей, Лев Михайлович. Эту операцию надо проводить немедленно! А за то, что обидел тебя, прости. Разреши мне на деле исправить ошибку. Я не так, конечно, думал, как это тебе представилось, а, откровенно говоря, подозревал, что на этот раз ты ошибаешься. Но вышло наоборот. Брани, принимаю.

Вскоре план предстоящей операции был еще раз совместно продуман и уточнен во всех деталях. Штабной аппарат Карпенкова работал согласованно, четко и быстро. Через час приказ был разослан в дивизии. Он гласил: "Комдиву 1 создать подвижную группу и нанести фланговый удар в районе Добрино, комдиву 2 силами двух полков способствовать развитию успеха атаками в направлении Горки - Борино".

Завершением этой операции замысел противника обойти кавгруппу Доватора с юга сводился на нет. Атака была назначена на шесть часов утра.

Доватор не спал. В ожидании офицера связи он тревожно прислушивался к каждому шороху. Перебирая на столе бумаги, он незаметно углубился в сводную строевую записку.

Лицо Доватора омрачилось. После непродолжительного раздумья он взял чистый лист бумаги и написал было командарму подробную объяснительную записку. Но, вспомнив, что фронт растянулся от Балтики до Черного моря, он разорвал наполовину исписанный лист и бросил его в печь. Усталость и недомогание ломают все тело, но он не может лежать. Подойдя к двери, он негромко окликнул задремавшего адъютанта - капитана Курганова - и приказал прислать к нему Шаповаленко.

Филипп Афанасьевич не замедлил прибыть.

– Кони готовы?
– спросил Доватор.

– Да они всегда готовы. Только Сергей спрашивает, какого подавать и далеко ли будем ехать. Ежели далеко, то Сокола.
– Зная, что генерал болен и ему ехать нельзя, Шаповаленко, откровенно говоря, тянул волынку.
– А ежели близко, то Казбека.

– Поедем в Добрино.

– Да разве воно наше, товарищ генерал?

– Оно всегда было наше, - устремив на казака усталые глаза, ответил Доватор.

– Да там же немцы!

– И я знаю, что немцы. Потому и еду.

Такой ответ привел Шаповаленко в полное замешательство: "Уж не бредит ли генерал от высокой температуры?"

– Вам бы надо, товарищ генерал, трохи отдохнуть. Цей самый грипп така проклятуща хвороба...
– ласково, с тревожной озабоченностью сказал Филипп Афанасьевич и пустился в несвойственное ему медицинское рассуждение о теплых припарках и горчичниках. Сам он при лечении пользовался всегда одним и тем же средством - стопкой горилки, приправленной чудовищной порцией перца.