Под небом Новгорода
Шрифт:
Близкий шорох оторвал Рауля от приятного созерцания. Насторожившись и взяв в руки широкий охотничий нож, Рауль затаил дыхание. Заслоненный стволом небольшого дерева, какой-то писец, задрав рясу, мастурбировал, с вожделением глядя на собственное отражение в воде. Раулю забавно было наблюдать за толстым монахом, доставлявшим себе скромное удовольствие. Когда же наконец монах кончил, издав при этом тонкий поросячий визг, Рауль не смог сдержаться и рассмеялся.
От страха несчастный монах чуть не свалился в реку: он поскользнулся, но устоял на ногах. Со все еще задранной рясой, монах, не
С помощью служанок Елена насухо вытерла и одела королеву. Анна отказалась надеть верхнее, слишком тяжелое для этого жаркого вечера платье. Расслабленная, она позволила себя причесать. Откинувшись назад, ни о чем не думая, Анна наслаждалась приятной усталостью в теле, мягкостью ночи и красотой неба Франции. С неба время от времени скатывалась падающая звезда. Анна старалась сейчас не вспоминать Новгород, не думать о своей потерянной стране!
Подобрав складки широкой головной накидки, которой Ирина покрыла ее косы, Анна встала. При свете костров, одетая в красное платье, с красной накидкой на голове, она сейчас была похожа на пламя. Все посмотрели на королеву.
Анна подошла к столу, где была разложена еда. Усевшись на складной, с высокой спинкой стул, она приняла от молодого оруженосца металлическую чашу с ароматной водой. Анна ополоснула в ней пальцы. Другой молодой придворный протянул королеве кусок белой материи.
Дичь была хорошо прожарена, а мясо зайца, сдобренное лесными травами, показалось вполне сочным. Она полакомилась также персиками и курагой, привезенными из Персии и присланными братом Всеволодом; затем выпила доброго вина, подаренного графом Провансальским.
По знаку королевы Госслен де Шони, стоявший на почтительном от нее расстоянии, приблизился.
— Вы не видели любезного Оливье? Мне хотелось бы послушать музыку, — сказала ее величество.
— Я не видел его с восхода солнца, ваше величество, но прикажу его привести немедленно.
— Спасибо, мессир Госслен. Скажите, а как поживает ваш сын? Он уже поправился после падения с лошади?
— Он совсем здоров и сидит в седле, как будто ничего и не случилось. А за беспокойство о моей семье я сердечно благодарю вас.
— Кстати, Елена мне сказала, что у вас в доме есть человек, на редкость уродливый и очень преданный моему сыну. Это так или нет?
— Совершенно верно, ваше величество. Я поручил ему охранять юного принца. Правда, этот мой человек очень страшен, но изуродовала его человеческая рука, он вовсе таким не родился. Лицо его ужасно, но душа прекрасна. Я очень его уважаю и привязан к нему.
— Редкая в ваших устах похвала. А скажите, мессир Госслен, верны ли дошедшие до меня слухи о войне между Нормандией и нами?
— Видите ли, дело в том, что по своему положению я не отношусь к тем, кто посвящен в тайны государя, однако же сам я мало верю этому. Слишком много нитей связывает наши земли. Путешествие, которое вы совершаете, лучшее тому доказательство.
— Да услышит вас Господь!
— Госпожа королева, позвольте мне пожелать вам доброго вечера. — Рауль де Крепи возник в нескольких шагах от Анны. Он
— Добрый вечер, граф.
— Путешествие не утомило вас? И как ваше купание?
— Благодарю за беспокойство. Все очень хорошо, спасибо.
Рауль притворился, будто не понимает, что его выпроваживают.
— Я слышал, — сказал он, — вы пожелали послушать музыку, ваше величество. Вот отличные музыканты. Они прибыли от двора германского императора. Не хотите ли их послушать?
Анна кивком головы выразила согласие.
Трио музыкантов, двое мужчин и женщина, сыграли медленную и размеренную мелодию, не имевшую ничего общего с веселостью провансальской музыки, которую Анна так любила.
Уж не музыка ли заставила Оливье покинуть свое убежище?
Он появился, подпрыгивая, танцуя и играя на флейте. Растерявшиеся музыканты, взяв еще несколько аккордов, перестали играть.
— Продолжайте! — крикнул разъяренный Рауль.
— Нет, пусть прекратят, — сказала ее величество. — Я предпочитаю слушать Оливье. Елена! Принеси-ка мои гусли.
— Сестра моя, королеве Франции неприлично так выставлять себя, — сказала, подойдя, графиня Фландрская.
— Адель, милая, не браните меня. Сегодня такой чудесный вечер. Так хорошо, но я отнюдь не забываю, что королева. Мой отец, Ярослав Мудрый, Великий князь, не гнушался петь при народе. Он говаривал, что в песне человек выражает свое счастье быть сотворенным Богом. Также он говорил, что музыка приближает людей к Богу, благодаря ей они становятся лучше.
— Вы всегда переубедите, — сказала, смеясь, золовка.
Адель Фландрская сделала придворным дамам и рыцарям знак приблизиться.
Дамы устроились на подушках, принесенных служанками, рыцари остались стоять позади дам.
Убедившись, что все в порядке, Филипп отошел от возка, где отдыхали кормилицы и ребенок. Он приблизился к собравшимся.
Филипп сейчас находился в нескольких шагах от своей любимой и упивался ее красотой. С первыми же звуками гуслей Филипп закрыл глаза и погрузился в воспоминания. О совместных поездках верхом, об играх, о длинных летних днях, долгих зимних ночах, о ее тонкой руке, о ее улыбке и нежных глазах. Грустные эти воспоминания не вызывали сейчас в нем того страдания, которое прежде обращало Филиппа в дикого зверя. Они вызвали только лишь тихую тоску по родине. Затем Анна запела.
Сначала запела она по-французски, потом перешла на провансальский язык и, наконец, — на русский. Филипп ожидал этого испытания и подготовил свое сердце к нему. Но то, что прежде не смогла сделать колыбельная Елены, удалось гимну жатвы, который они в былые времена часто пели с Анной вместе. Эта песня придала Филиппу сил и уверенности: вдруг показалось, что открывается другой мир, где и ему будет место. Он поклялся сейчас сам себе стать одним из тех рыцарей, о подвигах которых ему рассказывал Госслен де Шони. Из любви к Анне Филипп поклялся стать лучшим из всех рыцарей. Конечно, Филипп не забыл, что дал клятву никогда не пытаться сделать так, чтобы Анна его узнала. Но он решил, что станет другим, — этот другой ведь не связан никаким обетом…