Под несчастливой звездой
Шрифт:
— Сейчас тебе будет очень больно, Сирзес, — тихо проговорил юноша и скомандовал застывшим в ожидании слугам. — Держите его.
Когда Александр сорвал присохшие к ране повязки, келлуанин заорал так, что взлетела приземлившаяся на поле стая птиц, и потерял сознание.
— Это даже хорошо, — пробормотал Алекс себе под нос и стал смачивать сочившуюся из рваных ран кровь.
По его знаку Раамос поднес блюдо с кипяченой водой. Иголка оказалась толстой, тупой и совсем не подходящей для хирургических операций. Тем не
К его радости и удивлению, Сирзес пришел в себя и слабым голосом попросил пить. Сделав несколько глотков пива, закрыл глаза и погрузился в блаженное забытье.
— Теперь его надо отнести в дом, — проговорил Александр, вытирая потный лоб окровавленной ладонью. Стойте! Вместе со скамьей!
— У тебя ловко получилось, — похвалил молодой келлуанин.
— Я старался, — скромно улыбнулся юноша, чувствуя страшную усталость и жуткий голод.
— Он выживет?
— На все воля богов, господин, — решил подстраховаться на всякий случай Алекс. — Мы сделали все правильно. Расставили амулеты, прочли полагающиеся молитвы. Вот еще бы жертву принести Анубу и Сахме.
— Я клянусь, что как только приду в каменоломни, то сразу же совершу жертвоприношение! — пылко вскричал Раамос и в ответ на недоуменный взгляд собеседника поспешно разъяснил. — На озере есть храм Анубсетхотепа IX. Там служат жрецы Ануба, Небхет и Птаха. Кто-нибудь из них не откажется провести церемонию.
Крестьяне быстро разбирали навес. Молодые люди отошли, чтобы не мешать, и тут услышали голос деревенского старосты. Опираясь на посох, старик поклонился.
— Не хотите ли утолить голод, господа?
В доме, куда отнесли раненого, прямо на земляном полу между очагом и невысоким подиумом, заваленным овчинами и одеялами, гостеприимно разложили чистую циновку, на которую поставили две миски с кашей и положили очищенные головки чеснока. Слуги Раамоса уже перекусили и сидели в тени у входа, лениво переговариваясь.
Александр с жадностью набросился на еду, энергично работая плоской деревянной ложкой. После бурного утра у него разыгрался зверский аппетит. Разваренные зерна пшеницы оказались приправлены каким-то растительным маслом и травами, похожими на базилик. Это придавало каше своеобразный, непривычный вкус. Молодой келлуанин лениво ковырялся в своей миске, бросая тревожные взгляды в сторону раненого. Возле его скамейки на полу сидела хмурая девочка лет шести и веткой отгоняла от бесчувственного Сирзеса докучливых мух, которыми кишела комната.
Алекс не выдержал снедающего любопытства.
— Прости мою дерзость, господин, — издалека начал он, — Но чем тебе так дорог этот слуга?
Раамос вскинул брови, посмотрел
— Восемь лет он был мне вместо отца!
— Вот как? — удивился Александр и, отложив ложку, приготовился слушать.
— Я только что пережил девятый разлив, когда отец отправил меня в Перхесеб в школу Дома людей. Он считал, что я должен учиться самостоятельности, и послал со мной только одного слугу.
— Сирзеса, — догадался Алекс.
Собеседник кивнул.
— Мы поселились в доме дяди. Но тот почти не обращал на меня внимания, занятый службой при дворе сепаха. Отношения с его сыновьями тоже как-то не сложились. А в школе меня вообще называли «каторжником».
Раамос усмехнулся.
— Пришлось разбить пару носов. Учитель здорово высек меня за это. Но мальчишки стали помалкивать.
«Даже в здешней школе плохо новичкам, — с философской грустью подумал юноша. — Дети везде одинаковы».
— Сирзес любил меня, — на смуглой щеке молодого человека блеснула слеза. Александр поспешно отвел взгляд.
— Он выслушивал мои рассказы, помогал, как мог. И хотя не знал иероглифов, зато понимал людей. Я с ним вырос. Понимаешь, Алекс?
Тот кивнул, бросив опасливый взгляд на девочку. Мало ли что она могла услышать? Но ту, кажется, ни сколько не интересовал разговор двух парней. Одной рукой бестолково размахивала веткой, второй она увлеченно ковырялась в ухе.
— За восемь лет я всего три раза побывал дома, — грустно улыбнулся Раамос. — Через три месяца после начала учебы я заставил Сирзеса отвести меня к маме. Отец сам выпорол меня, а слуге дали сорок палок.
— Сурово, — покачал головой Александр.
— У меня строгий отец, — нахмурился молодой человек. — Второй раз я приходил домой на похороны мамы. А год назад Уразские каменоломни посещал великий визирь, и отец представлял меня ему. Теперь понимаешь Алекс, что Сирзес был самым близким для меня человеком?
— Да, — кивнул юноша. — А как же Беснор и Туптах?
— Три года назад отец позволил мне взять еще двух слуг, — пояснил Раамос. — Вот с тех пор и живут у меня эти два разбойника. Но Сирзес… Это совсем другое. Он выживет?
— Это я скажу завтра, — дипломатично ответил Алекс.
— Но завтра я хотел уже выйти в Билд?
— Ты можешь идти, куда хочешь, господин, но Сирзес встанет на ноги не раньше чем через пять-шесть дней, — уверенно заявил Александр. — Сейчас его нельзя трогать с места. Швы разойдутся, и он умрет.
Молодой человек растерянно заморгал.
— Я не могу ждать так долго. В письме отец приказал мне торопиться.
— А чем ты еще можешь здесь помочь? — удивился Алекс. — Оставь одного из слуг. Кому больше доверяешь. Заплати старосте, чтобы крестьяне хорошо заботились о раненом, и иди домой.