Под позолотой — кровь
Шрифт:
– Уже пришел в себя, – констатировал голос наверху. – Молодец.
Карась попытался рассмотреть говорившего прищурив глаза, но увидел только темный силуэт.
Хозяйский голос. Уверенный. Хозяйский. Говорит тихо, привык, что его слушают молча. И говорит почти ласково. Сука.
Таких ласковых Карась боялся.
Сам иногда прикидывался под настроение добреньким. Это особенно хорошо получалось, когда Сявка и Локоть подпирали воспитуемого. Вот так сюсюкаешь с мудаком, а потом резко по яйцам, или просто бритву к горлу приставишь, и ласково так продолжаешь говорить о
Так что цену такой ласке в голосе Карась знал. Вернее, ему казалось, что он знал цену ласке в этом голосе. Вот сейчас еще немного поболтает, а потом начнет пугать. Или требовать чего-нибудь.
– Вот сейчас он лежит и прикидывает, что его ожидает, – продолжил обладатель спокойного голоса, – предположения разные строит. Ты ведь строишь предположения?
Карась попытался что-то ответить, но не смог. Язык, прокусил, падла, да так, что тот распух и почти не шевелился. Карась наконец ощутил, что щека его залита кровью. Лежал он после удара правой щекой вниз, и кровь из покалеченного рта вытекала направо. Карась застонал.
– Пациент ответить не может, – почти удовлетворенно произнес тот же голос, – а нам это и не нужно. Мы и так все узнаем.
– К-какого… какого хера?.. – с трудом выдавил Карась через рот, заполненный распухшим языком и кровью. И снова застонал, слова больно отдались в языке.
– Пациент злится, это его право. Тут мы ему помешать не сможем, да это и не нужно. Мы ему попытаемся объяснить, что наш разговор будет длиться долго. У тебя, кстати, как с сердцем? Не жалуешься? Да ты не пытайся говорить, побереги язык. Ты просто помычи. Вот я тебя спрашиваю, у тебя сердце здоровое, а ты возьми и промычи – «Угу» и мы будем знать, что можем с тобой спокойно разговаривать.
Карась закрыл глаза и выдавил из себя требуемый ответ. По своему опыту знал, что такие требования лучше выполнять. Покуражится, покажет свою силу, чувство юмора и подобреет.
– Молодец, – обрадовался голос. – Давай, кстати, познакомимся. Меня зовут Грек. Просто и со вкусом. А как зовут тебя? Не слышу.
– Ка-карась.
– Рыбка значит. Только с ногами. Кстати о ногах. У тебя сколько пальцев на ногах? Да побереги ты язык, рыбка, ты промычи, сколько у тебя пальчиков на ногах. Ну, давай.
Карась напрягся. Только сейчас он ощутил, что разут и носков на ногах тоже нет. Что задумал этот Грек?
Слишком непохоже все начало становится на обычную игру. Карась попытался осторожно двинуть ногами, но те были чем-то крепко зафиксированы. От бессилия Карась пошевелил пальцами ног.
– Умница, – восхитился Грек, – как он пальчиками у нас шевелит, просто загляденье. Ты, Карась, особенно не дергайся, не нужно. Все это суета. Да и голову тебе поберечь нужно, ударился ты головой. Лучше я тебе все рассказывать сам буду. Вот сейчас мой ассистент берет камешек, средних размеров камешек, и подкладывает его под пальчики твоей правой ноги.
Карась ощутил прикосновение шершавого камня и инстинктивно поджал пальцы. Вернее, попытался поджать.
– А вот это не нужно, ты расслабься, мы уж сами тут поработаем. Теперь ассистент берет в руки второй камень, такой же почти по размерам, как и предыдущий.
Карась закричал. Ослепительная боль рванула его тело. Карась попытался согнуться, схватиться руками за ногу, но руки и ноги были прикреплены к полу. Острая боль ударила в мозг снизу вверх, а потом стала разгораться огнем, от пальца к сердцу.
– Если ты хочешь знать, что тут у тебя произошло, то я могу удовлетворить твое любопытство, – сказал Грек после того, как истошный вопль превратился в вой, – тебе раздробили мизинец на правой ноге. Кость, судя по всему, раскололась и если сейчас потереть его между пальцами руки, то можно будет услышать такое легкое шуршание – обломки кости трутся друг о друга. И это кстати, очень больно. Не веришь?
И Карась снова закричал. Ему никто не зажимал рот, ни когда были сломаны пальцы на обеих ногах, ни когда удар камня обрушился на голень, и с сухим щелчком лопнули обе берцовые кости.
Карась перестал воспринимать окружающее. Для него осталась только боль. Время от времени он терял сознание, и Грек ждал пока он сам придет в себя – Грек не торопился. Грека, собственно, не особенно волновала реакция Карася. Карась был наглядным пособием. И ничего более. Когда он терял сознание, Грек оборачивался к Графину или Пню и задавал свой очередной вопрос. Кто, откуда, с какой целью, откуда знают Мастера, зачем приехали, где остановились, сколько планировали отдыхать, кто приказал убить Мастера, кто, откуда, где остановились, сколько им заплатили за убийство, с какой целью приехали, откуда, куда спрятали оружие…
Почти сразу же Грек понял, что никакого отношения сявота к убийству не имеет. Не повезло парням. Но это их проблемы. У Грека есть свои.
Во-первых, ребятам из бригады Грека нужно почувствовать запах крови, и Карась давал им такую возможность. Во вторых, с минуты на минуту сюда должны были начать привозить людей Мастера, и Грек хотел дать своим ребятам возможность размяться и, кроме того, кровь на полу и ее острый запах в воздухе могли помочь в развязывании языков мастеровым. В третьих, у Грека возникла идея, которую стоило обсудить с Королем. Что бы Король потом не решил по этому поводу, но подготовиться нужно было заранее.
Кто бы ни отдал приказ о стрельбе в «Южанке», Король или кто другой, Королю может понадобиться найти и представить убийцу.
Настоящего найти будет трудно, это Грек знал хорошо. Поэтому нужно подготовить на эту роль актера, так подготовить, чтобы он все подтвердил, и не за деньги, такого идиота, чтобы из-за денег идти на верную смерть найти невозможно, а такого, который сделает это ради смерти, который подтвердит все только ради того, чтобы его убили, прекратили мучения.
Карась так и не понял, ради чего его тело было превращено в месиво. Он, ослепленный болью и ужасом, перестал понимать что-либо и даже кричать перестал. Когда после очередного удара камня лопнувшая кость проткнула кожу, а Карась лишь захрипел, Грек понял, что предел достигнут.