Под позолотой — кровь
Шрифт:
– Усек.
– И еще одно, – сказал Женя наклонившись к окошку, – выйдем на трассу – скорость держать не меньше шестидесяти. Притормозишь – матку выверну. Вопросы?
– Нету, – сглотнув, сказал Пень и включил зажигание. «Восьмерка» тронулась с места, вначале медленно, а потом все быстрее, разбрасывая мелкий ракушечник, которым была присыпана дорога.
Женя сел на переднее сидение иномарки:
– Поехали.
«Восьмерка» вылетела из переулка на неосвещенную улицу, не включив фары. Выворачивая руль, Пень краем глаза заметил, как справа приближаются
– Вот ведь козел, – сказал Женя, – это он и сам так угробится.
Дверца «жигуленка» открылась.
– Живой, – констатировал Женя, – трогай.
Водитель «жигуленка» вылез из машины, посмотрел вслед удаляющимся огонькам, взглянул на светящийся циферблат часов. Он опаздывал в гостиницу. Нужно посмотреть, что с машиной, и только тогда идти или ехать, если машина побилась не сильно, за Дашей.
Володя покачал головой. Палач будет недоволен опозданием, но здесь ничего не поделаешь.
Недоумок чертов, вылетел из переулка как… Как бы там ни было, в гостиницу Володя опаздывал как минимум минут на сорок.
Нинка ждала на скамейке возле киоска. Просто сидела и ждала, пока придет участковый. Интересно, подумал Мусор, а как она объяснила дома то, что пошла на ночь глядя?
Не ляпнула, часом, что идет к нему? Не должна. Муж у нее хоть и рогатый, но ревнивый, заводится с полоборота и свободно может Нинке портрет попортить. А если она даже и сказала…
Мусор улыбнулся. Сколько у нее там народу дома? Муж, свекровь и пацан? Три пули. Мусор тронул рукоять пистолета.
Что это с ним сегодня? Словно с цепи сорвался. Всю жизнь заставлял себя приноравливаться к обстановке, отводил взгляд, если сталкивался с более сильным. Даже в ментовку пошел для того, чтобы защититься формой, чтобы погоны заставили окружающих смотреть на него с опаской.
Вначале так и было. Не было видно Игорька Мусоргского из-за мундира и из-под фуражки. Люди сталкивались с ним, а видели только форму. Игорька болтало внутри кителя и сапог, как горошину в стакане. К нему даже неплохо относились, некоторые даже жалели его. И никто не замечал, как растет под серо-синей скорлупой тот, кого потом стали называть Мусором.
А когда заметили – было уже поздно. Уже хозяйничал на участке не старший лейтенант милиции, а Мусор. И уже не мундир определял отношение к нему людей. Мундир превратился в элемент образа, не более. Люди боялись Мусора. Боялись и ненавидели. И никто из них не догадывался, что и он их не только ненавидит, но и боится. Боится до судорог.
Словно ночной кошмар маячила перед ним перспектива столкновения с тем, кто его не испугается. Не испугается – и все. Вдруг найдется кто-то, кто либо не имеет за собой греха, либо не побоится ответить за грехи свои не перед Мусором, а перед законом.
И как бы уверенно не выглядел Мусор, в глубине сознания его всегда копошился червячок страха и неуверенности. Он мог заткнуть рты людей только страхом. И только страхом он мог повелевать в своей небольшой вотчине. И только те подчинялись ему, кто слишком низко оценивал себя.
Но были и другие. Та же самая Марина. Он слишком мелок был для нее, для этой бляди высокого полета. Даже тогда, когда еще обслуживала она клиентов по вызову. Попытался Мусор пару раз подвалить к ней, но натолкнулся на стену и отступил. За время работы в милиции научился Мусор разбираться в людях и понимал, кто сломается, а кто будет зубами его рвать. Таких лучше обойти.
Нет, не забывал о таких Мусор, был готов при первой же возможности припомнить все обиды. Еще вчера был таким Мусор.
Еще в кафе, глядя на клочья чужой плоти и ощущая запах крови и пороха, он лихорадочно соображал, какие неприятности могут ему получиться из всего этого. Даже когда хотел смешать с дерьмом Малявку и когда прижал Нинку в киоске – это был прежний Мусор. Мусор, который боялся, что не придавленная гнида будет гадить ему, вершителю судеб.
Даже когда бил Кинутого – это испуганный старший лейтенант наводил порядок на своей территории и отыгрывался на слабом. Только после того, как увидел в багажнике деньги, вдруг произошло что-то с Мусором. Взглянул он на свет другими глазами.
Что, может Кинутый ему помешать? Хер вам, не сможет. Никто не сможет теперь помешать Игорю Ивановичу Мусоргскому, ни тот, кто боится, ни тот, кто решил повыпендриваться. Пуля сделает покладистым любого. Только после того, как решил для себя Мусор судьбу Кинутого и Нинки, почувствовал он себя действительно хозяином.
Или подчиняйся или умри. Только так, понял вдруг Мусор, можно жить и управлять людьми. Только так.
А Ника о чем-то сильно задумалась. Может, предчувствия у нее? Чувствует, что скоро опять брызнет на нее из чего-то прямого и твердого. Брызнет огнем и свинцом. В последний раз, Ниночка, и этого ты уже не сможешь выплюнуть. Уже подходя к Нинке тихо сзади, решил Мусор, что убьет Нинку не выстрелом в затылок, а выстрелом в рот.
И умрет она, потаскуха, как жила, с открытым ртом и палкой во рту.
– Заждалась? – склонившись к самому уху Нинки спросил Мусор и удовлетворенно засмеялся, увидев, как та вздрогнула.
– Я пришла, – пролепетала дурочка, как будто и так было не понятно, что приперлась она на встречу.
– Я вижу, радость моя, – сказал Мусор и сел на скамейку возле нее, – что дома сказала?
– Сказала, что нужно на завтра кассу сдавать, нужно все пересчитать.
– Молодец, соображаешь, – Мусор обнял Нинку за талию, потом рука скользнула выше, к груди, – помнишь, как мы сегодня с тобой повеселились?