Под позолотой — кровь
Шрифт:
– Это ты как учительница говоришь?
– Две группы – одни продают, другие покупают.
– Ильф и Петров говорили, что человечество делится на пешеходов и автомобилистов…
– Одни продают себя, своих ближних, родину, честь, совесть. Другие все это покупают. Или пытаются это делать. Как оказалось, продать можно гораздо больше, чем купить.
– Верится с трудом. Мне так видится, что нельзя продать без покупателя.
– Серьезно? – глаза Марины удивленно расширились, – ты действительно в это
– Об этом говорит элементарная логика, – недовольно сказал Гаврилин, его этот несвоевременный разговор на философские темы начинал раздражать. – Ты продаешь – я покупаю.
– Иуда продал Сына Божьего, а что купили фарисеи?
– Не знаю, я над такими сложными проблемами не задумывался.
– Ладно, не о Боге. О блядях.
– А еще интеллигентная девушка!
– Клиент покупает ее тело, а продает-то она душу! Понимаешь? Душу продает эта девчонка за двадцать долларов. А Иуда продал за тридцать серебряников Бога. Правда, обидно?
Что-то было в ее голосе, интонациях, в самой теме разговора что-то болезненное, затаенное. Гаврилин на минуту даже забыл о том, что сидят они в задымленном кабаке, на сцене ревут лабухи, где-то лежат тела, которые еще сегодня утром были живыми людьми и где-то ходят те, кто убил их.
– Ты продаешь что-то для того, чтобы заработать, чтобы не подохнуть с голоду, продаешь, продаешь… а потом, когда заработаешь немного денег, начинаешь мечтать о том, чтобы выкупить все проданное назад. Мечтаешь и при этом понимаешь, что нельзя этого выкупить, ни за какие деньги нельзя.
Господи, сколько тоски в этом голосе. Гаврилин даже представить себе не мог, что этот голос может так звенеть от напряжения.
– Это как болезнь. Ты понимаешь, что ничего нельзя поделать и все равно пытаешься. Ты пытаешься купить у других то, что продал когда-то сам. И они продают, как это сделал когда-то ты, но ты, ты ничего этого не получаешь, потому, что… не знаю, ты не сможешь меня понять. Нельзя прожить, не продаваясь и не продавая. И жить так нельзя.
– И поэтому ты решила продать кого-нибудь из нас?
Марина словно и не услышала сорвавшиеся злые слова, она смотрела ему в глаза, уже не гипнотизируя, а будто сама впадая в транс.
– Ты не поймешь, как это можно привыкнуть ложиться в постель за деньги. Как можно потом привыкнуть ложиться в постель ТОЛЬКО за деньги. И каково однажды понять, что без денег ты просто не можешь быть ни с кем! Даже если человек тебе нравится. Ты никогда не сможешь заставить себя взять деньги у него, и у тебя останется только один выход – дать ему деньги. Попытаться купить себе хоть немного любви.
Пятьдесят долларов. Гаврилин вспомнил свою реакцию на серо-зеленую купюру с портретом генерала Гранта. Он никогда не задумывался над таким поворотом этой проблемы.
– И что мне теперь делать? –
Хороший вопрос. Извечный вопрос русской литературы. Хорошо еще не подняли проблему кто виноват. Гаврилин снова налил коньяк в бокалы.
– Ты чужак. И эта девчонка – тоже. Вы принесли сюда смерть, уже погибли люди и погибнут еще.
– Я не…
– Может быть, ты и не… Только мне на это плевать. Я пять часов назад случайно узнала, где она живет. Я могла сразу же ее сдать ребятам Короля. Могла…
– И почему не сдала? Жалко стало?
– Нет. Я просто поняла, что эта девчонка сделала то, что я сама очень давно хотела сделать. Взять в руки оружие и убить этого ублюдка. И его тоже. И когда я вошла в ее номер, увидела ее лицо, я чуть на шею ей не бросилась. Не поверишь, но лицо ее мне показалось таким чистым, таким… не проданным. Я знала, что это она убила человека. И не могла поверить в это, глядя ей в глаза.
– Ты разговаривала с ней?
– Не бойся, я сказала, что заглянула к ней в номер только с целью инвентаризации постельного белья. Если бы я не была так уверена в обратном, я бы никогда не поверила в то, что она могла кого-нибудь убить.
Это Марина напрасно. У Даши весьма внушительный послужной список, и достижений ее хватило бы на десяток наемных убийц. Гаврилин оглянулся на Дашин столик и вздрогнул, возле столика маячил официант и, судя по выражению всей его фигуры, принимал деньги. Даша собралась уходить.
Марина заметила взгляд Гаврилина.
– Боишься упустить?
– Честно? Не знаю. Не имею ни малейшего понятия.
– Бывает. Что будешь делать?
– А ты?
– Зачем она тебе нужна?
– Понятия не имею. Мне просто захотелось сделать то, что мне, похоже, ни под каким видом делать не разрешено.
– А ты не спеши. Пусть она дойдет до выхода из зала. Если она там свернет направо – идет в номер, если налево – на улицу.
Даша неторопливо шла через зал, сквозь взгляды пьяных и полупьяных мужиков, сквозь сигаретный дым и орущие динамики, и Гаврилин вдруг почувствовал то, о чем только что говорила Марина. Он знал, что эта девушка с фигурой богини – убийца, и не мог в это поверить. Даша дошла до выхода, мгновение стояла, словно колеблясь, а потом повернула налево.
Гаврилин посмотрел в глаза Марины:
– Мне нужно пойти за ней.
– Выслеживаешь?
– Нет, не выслеживаю. Просто мне нужно за ней пройти.
Гаврилин сказал это и понял, что сказал правду. Что-то здесь не так, что-то произошло, и что-то еще может произойти. Эта была не та женщина, которая стреляла в кафе, и Гаврилин почувствовал, что это для него становится необыкновенно важно.
– Иди, – сказала Марина. – Только ее не трогай. Иначе…
– Что?