Под ручку с мафией
Шрифт:
— Видишь, веревочка у тебя под носом болтается?
Посмотрел внимательно, нашел веревочку с мешочком у себя под носом.
— Так ты этой штукой мне в окошко колотила?
Колотила я, да, и сама колотилась!
— Размотай шнур у себя в комнате, середину привяжи к веревочке, я ее вытяну. Да не дергай сильно, не оборви! И раскрой окно, если сможешь.
Господа хорошие, за сегодняшний день я уже устала бояться. А страх превратился в мое естественное состояние.
Сейчас я сидела на краю крыши, сжимая в пальцах сдвоенный нейлоновый шнур, перехлестнутый серединой за антенную мачту и свисающий вниз, в бездну, и боялась. Боялась высоты. Я
Рожали меня не для альпинизма — это точно!
Не дождаться ли утра, не спуститься ли по лестнице? Не примет ли Страдаев на веру то, что не поделилась я ни с кем своими сведениями о нем, померла вместе с ними, не тронет Стаса — единственную после меня опасность всезнающую? Гарантий нет. А поэтому надо мне сползать по скользкому нейлоновому шнуру вниз.
Шапочку свою я надела на руку и вокруг нее, в один виток, намотала веревку. Другой рукой вцепилась повыше, легла на живот, согнулась в поясе — ноги мои приняла пустота. Полежала, привыкая, пока сердце не перестало колошматиться в груди. Подташнивает! Опустила руку с шапочкой и петлей ниже края крыши и, зажмурившись, сдвинулась вниз, повисла, носом — в кирпичи. Вцепилась левой, чуть ослабила хват правой — веревка поползла из рук. Нейлоновая, скользкая! Концы ее внизу болтаются, бьют по стенке. Уже не ползет веревка, скользит в ладонях! Кончится сейчас!
— А-а! — взвизгнула, зажмурилась, попыталась вцепиться в веревку зубами — лечу!
Лечу!
Свет ударил в глаза сквозь веки. Что-то обхватило мои колени и мощно рвануло вперед, спина ударилась о жесткое.
— А-а! — простонала я от боли.
— А-а! — опора подо мной, и тянут меня, ухватив за запястья, втягивают в тепло и свет.
Я оказалась лежащей на полу под распахнутым окном. Передо мной на коленях стоял мой спаситель и пытался вырвать веревку из моих пальцев.
— А-а! — выдохнула я из себя все и, как могла, ему улыбнулась.
Через тридцать минут я была уже в нор-ме! Среди нормального хаоса нераспределенной по не готовым для нее комнатам мебели, внутри нормального, по-человечески освещенного помещения я нормально сидела — нога на ногу — на нормальном фальшиво-кожаном диване, с кружкой нормальной черной бурды в руках, рядом с нормальным парнем Майклом и смотрела, как на экране старенького телевизора дергается в песне и пляске Джексон. Тоже Майкл. Нормально он дергается.
С пола я поднялась сама. Сразу, как только Майклу удалось освободить веревку от моих пальцев.
— С прибытием! — поздравил он, глядя восхищенными и изумленными глазами.
Я не ответила — губы плясали. Оглянулась на открытый, полный ночной черноты оконный проем, и мне стало плохо от его близости — ослабли ноги. Майкл усадил меня, захлопотал, городил какую-то чушь, делясь впечатлениями. Слушала его и понимала, а потом меня разобрал смех. И он засмеялся, на меня глядя. Нормальный парень! С этого и началось. Сидели рядом и перечисляли друг другу все нормальное в этом мире. Много нормального набралось. А потом он загрустил и сказал, что попрут его теперь из сторожей за сломанную складскую дверь. А я выспросила, где его найти, в каком институте, чтобы завезти при случае его годовую здешнюю зарплату — две сотни на двенадцать — пустяк какой, в самом деле! И попросила позвонить Шубаровым, посоветовать Станиславу бежать из дома со всех ног куда глаза глядят. Сама я этого сделать не могла, вы понимаете. У Шубаровых трубку
Глава 12
Майкл свел меня вниз, проводил — выпустил из стеклянных дверей на широкие ступени. Я, умытая и причесанная, поцеловала его на прощание, как брата.
В белом свете фонарей легкими пушинками оседали редкие мелкие снежинки. Луна и снежинки. Здорово! Луны, впрочем, видно не было. Загораживала луну громада моего небоскреба. Моего! Он теперь долго будет для меня называться моим. Да и не небоскреб он вовсе. И этажей в нем вовсе не триста.
Улица имени Героя Советского Союза. И как я ее сверху не узнала? Не в себе была потому что. И не какой это не край света, а город в самом разгаре. К Шубаровым — вон в ту сторону. Мне нужно к ним. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что Станислав еще живой. А если нет — Боже, какими глазами буду я смотреть на его матушку?
Ночь поздняя, карманы пустые, а пешком до Шубаровых я как раз к утру дотопаю. Ехать надо. А вот и машина.
Подходя к перекрестку с четырьмя дружно мигающими желтыми огнями-светофорами, я издалека заметила светящиеся фары, движущиеся мне навстречу по прямой и безлюдной улице. На перекресток мы попали одновременно. Я была готова угрожать, обманывать, христарадничать — что угодно, лишь бы соблазнить владельца отвезти меня, куда надо. После всех сегодняшних неприятностей одежда на мне имела вид более чем затрапезный и шансов на успех не добавляла. Но не выбрасывать же водителя из машины! Тем более что боец из меня сейчас никудышный.
Машина остановилась сама, не доезжая до меня метров двадцати, у одинокого в этой глухомани коммерческого ларька, похожего на сарайчик с тускло освещенными витринами. Представительный мужчина небрежно прихлопнул дверцу и, на ходу застегивая пиджак на выдающемся животике, не спеша двинулся к открывшемуся ему навстречу лючку-окошку. Я, держась в тени и стараясь производить как можно меньше шума, ускорила шаг. Все стало просто и по-иному быть не могло, потому что сама волчица выступала впереди Ведьмы, натягивая поводок.
Ноги-пружины втолкнули в салон невесомое тело. Рычаг скоростей сам собой воткнулся во вторую передачу, двигатель взревел, и под визг завертевшихся с пробуксовкой колес весь окружающий мир помчался навстречу.
— Вы с ума сошли! — оглушительно взвыли за моей спиной. — Остановитесь немедленно!
Отсчитав про себя ровно десять секунд езды с хорошей скоростью, я ударила по тормозам. Сзади охнули дурным голосом.
Медленно скосив вбок оранжево светящиеся глаза, Ведьма повернула голову. Смазливая девица с лицом в полной боевой раскраске смотрела расширяющимися от ужаса очами. Ведьма приоткрыла рот, начиная с уголков губ, и клокочущим шипением, удивившим меня саму, приказала:
— Вон!
Невесть каким сквозняком, легким, сухим листочком деваху вымело наружу.
Мир, к моему удовлетворению, опять пришел в движение.
Ничего! Через пятнадцать, самое большее двадцать минут это будет не только угнанная, но угнанная и брошенная машина. А к утру ее уже найдут и вернут безутешному сейчас хозяину. И всем будет хорошо — и мне, и хозяину, и милиции. Вот только у девицы охота сорвалась. Ну, уж извини, сестренка по полу!
И ничего, оказалось, подобного! Десяти минут не провела я спокойно за рулем этой резвушки.