Под солнцем цвета киновари

Софиенко Владимир Геннадьевич

Тутуль-Шиву понравилась учтивая речь молодого полководца.

— Встань, доблестный Кумиль-Ах-Поп, пришло время воплотить в действие наш план. Среди даров, предназначенных для халач-виника Чичен-Ицы, ты найдешь оружие для наших воинов, которые все это время исполняли роль рабов.

— Повелитель страны Пуук прикажет расправиться с Хунак Кеелем?

— Нет. Мы не будем нарушать священных традиций наших предков. Никто из наших воинов не поднимет на гостей своего оружия в праздник Нового огня. Оно нам может понадобиться за стенами священного города.

Когда все будет готово, ты сообщишь нам.

В то самое время, когда гул толпы известил о приближении церемонии жертвоприношения капитана проигравшей команды, полог занавески внезапно колыхнулся от прикосновения

чьей-то руки, и в комнату, где в тревожном ожидании сидел халач-виника, спиной вперед проник Кумиль-Ах-Поп. Тутуль-Шив вздрогнул.

Ему почудилось, что когда-то он уже переживал нечто подобное. Он будто бы даже знал, о чем сейчас скажет его генерал. Он внутренне напрягся. Несмотря на то что кроме него и преданного ему военачальника никого в комнате не было, Тутуль-Шиву показалось, что за ним непрерывно следят чьи-то глаза. Вскоре он нашел их.

Глупая птица, что он купил на базаре, искоса таращилась на него. Тутуль-Шив подал знак Кумиль-Ах-Попу, позволив говорить.

— Все готово, мой повелитель, воины ждут вашего приказа.

Ни один мускул на мужественном лице великого правителя не дрогнул, лишь еле уловимый вздох облегчения вырвался из его уст.

Улицы Чичен-Ицы быстро пустели. Толпы простого люда спешили покинуть площади священной столицы, оставляя их своим истинным владельцам — богатым купцам, знатным вельможам, жрецам, правителю города и, конечно же, великим богам, чьи обители-храмы возвышались на невиданных по своей величественной красоте громадах пирамид. Крестьяне, ремесленники, артисты, простые негоцианты с факелами в руках, зажженными жрецами в честь священного праздника, торопились в свои хижины или пополь-на на окраине города, чтобы в свете масляных светильников еще долго обсуждать сегодняшнюю игру. Среди этой пестрой толпы несли и палантин правителя страны Пуук. Скрыв свои наряды под одеянием попроще, будто он купец или сын знатного вельможи, вышедший на вечернюю прогулку, Тутуль-Шив не привлекал особого внимания. Роскошь его носилок скрадывали сгущающиеся сумерки и плотное кольцо воинов. Так и не узнанный в толпе, повелитель Ушмаля без всякого труда добрался до старого дворца Чичен-Ицы. Там его уже поджидал отряд, который он отправил сюда чуть раньше.

— Великий Ах-Суйток-Тутуль-Шив, повелитель страны Пуук, мои солдаты заметили большое войско на выходе из города, — в упавшем ниц солдате халач-виника узнал того самого ал холпопа, предупредившего его в сельве о появлении врага.

— Кто они?

— Воины Майяпана. Я слышал, как они говорили о могущественном карлике. Завтра во главе своего войска он прибудет к стенам Чичен-Ицы.

— Если ты ошибся, ты пожалеешь о том, что родился на этот свет. Как ведет себя враг, скрыты ли его позиции?

— Они не ждут вашего появления, справедливейший Ах-Суйток-Тутуль-Шив, — ал холпоп выглядел испуганно, но голос его был тверд. — На том холме находятся передовые отряды противника.

Тутуль-Шив посмотрел на возвышенность в тысячи шагах от себя. Он хорошо знал эти места. За холмом тянулась узкая полоса открытой местности, граничащей с сельвой. Если овладеть этой высотой, можно занять неплохую позицию. К тому времени, когда сюда прибудет войско охотников, им достанутся лишь труппы их союзников. Тутуль-Шив обернулся к Кумиль-Ах-Попу:

— Возьмешь тридцать у-какиль-катун [23] . Тремя группами они окружат передовое охранение на холме и, соблюдая полную тишину, перебьют всех до единого. Мы пойдем следом.

Впервые Кумиль-Ах-Поп осмелился посмотреть в глаза своему господину. Удивление и смущение выражал его взгляд.

— Повелитель Времени, жены уже давно испекли тортилльи для своих мужей. Прикажете напасть на рассвете?

— Выступать немедленно, — халач-виника говорил столь категорично, что генерал понял: скажи он против хоть одно слово, и сам поплатится жизнью. Уже не первый раз вассалы Тутуль-Шива сталкивались с тем, как попирали их вековые традиции. Знал об этом сейчас и халач-виника, распорядившись атаковать врага в ночное время.

Но как еще он мог поступить? Тутуль-Шив чувствовал, что мир, к укладу которого он также привык, неотвратимо меняется. Войны, которые велись раньше только ради захвата пленных, стали более кровавыми, бессмысленными. Все реже крестьяне, набранные в ополчение, возвращались к своим семьям, чтобы возделывать поля, все дальше в поисках наживы уводила их тропа войны от своих домов. Дорога богов лишь утвердила халач-виника в том, что грядут великие перемены и тот, кто первым сможет принять их, будет править миром. Однако Тутуль-Шив был одинок в своих взглядах. В глазах своих подданных он не только созидал новый мир, но и разрушал вековой уклад, сея смуту в душах людей.

23

У-какиль-катун — самые сильные передовые воины.

Схватка была короткой. Выждав, пока женщины, кормившие передовое охранение Майяпана, спустятся в базовый лагерь, а солдаты, ничего не подозревая, устроятся на ночлег, воины Ушмаля, словно вихрь, налетели на вражеские позиции…

Солдаты Тутуль-Шива, стекавшиеся небольшими группами к руинам старого дворца, теперь открыто, организованными колоннами поднимались на холм. Сам халач-виника, заслав во вражий стан ах-шак-катун, думал, что же предпринять дальше. Лагерь Хунак Кееля был разбит в стороне от сакбеооб, и дорога на Ушмаль была открыта, но грозный правитель страны Пуук даже не помышлял о позорном бегстве. Он вернется в город своих предков триумфатором, разбив войско вероломного правителя Майяпана. Тутуль-Шив понимал, что сейчас как никогда удобно напасть на стан неприятеля. Ведь враг не предполагал о противнике у себя под боком, тем более о ночном штурме лагеря. С другой стороны, халач-виника не мог не видеть растущего недовольства среди своего воинства. Слишком часто он заставлял солдат действовать наперекор обычаям предков. И, словно в подтверждение его мрачных мыслей, как и в канун сражения с Ош-гулем, где-то в лесной чаще застонала моан — вестница злого рока. К Тутуль-Шиву приблизился Кумиль-Ах-Поп.

— Повелитель, скоро прибудут последние из воинов.

Мы ждем ваших указаний.

Тутуль-Шив колебался, но тут откуда-то из темноты до него донеслась взволнованная приглушенная речь и чьи-то торопливые шаги. В свет его палантина ворвался солдат. Его плечо было наспех перевязано, а пальцы крепко сжимали рукоять окровавленной палицы. Солдат пал ниц.

— Великий повелитель страны Пуук, позвольте говорить недостойному вашего взгляда.

— Говори.

— Ваш уход из Чичен-Ицы уже не секрет. Сюда идут воины, много воинов. Они на всех улицах священного города. Из нашего отряда мне одному удалось вырваться.

— Кто они? Как им удалось незамеченными войти в город?

— Охотники. Они появились ниоткуда. Их ведет карлик.

— Где же воины страны Чен, или они вступили в сговор с охотниками?

— Хунак Кеель предал великого человека Чичен-Ицы. Он пленил его у западного колодца. Халач-виника страны Чен в руках у диких людей.

— И поэтому одна из сильнейших армий Земель фазана и оленя сдалась этому лживому порождению Болон-Тику, псу преисподней Ош-гулю?! — Тутуль-Шив вскочил. Он был в ярости. — Отвечай, так ли это?

— Да, мой повелитель, это так.

Недоумение солдата еще сильнее взбесило Тутуль-Шива. Всем своим видом он будто говорил: «Ведь так было всегда. Для победы в сражении было достаточно пленить халач-виника неприятеля». Ну уж нет, с ним, великим человеком Ушмаля, этого не случится!

— Что ты скажешь на это, Кумиль-Ах-Поп? — обратил он свое перекошенное от гнева лицо к генералу. — Ошгуль не будет дожидаться рассвета.

— Мы ждем указаний, повелитель Времени.

И, словно команда к действию, со стороны погруженного в темноту города раздались игра флейт и зазывный бой боевых тункулей. Воины Ушмаля спешно выстраивали свои боевые порядки, когда наблюдатели доложили, что в стане Майяпана тревога. Медлить было нельзя.