Под солнцем цвета киновари

Софиенко Владимир Геннадьевич

Чак Шиб Чак и Тутуль-Шив наблюдали за игрой из храма Оселотов, специально построенного на восточной трибуне для халач-виника Чичен-Ицы. Это было великолепное сооружение, украшенное барельефами и скульптурами, изображавшими героические сцены победоносного прошлого правителей страны Чен.

Его пирамидальное основание являлось южной частью трибуны. Напротив него находился другой, более скромный по размерам и росписям, храм для чилама Чичен-Ицы, Хапай Канна. Удобно расположившись возле темно-бурого камня с аккуратно выдолбленной серединой, Тутуль-Шив стал ждать, когда начнутся переговоры с правителем могущественного Майяпана, с небольшим опозданием прибывшего на праздник сегодня утром. Наконец под бой тункулей и рев труб на

поле вышли игроки обеих команд. Это были настоящие атлеты. Их мускулистые, умащенные благовонными маслами натренированные тела жрецы крепко стянули стегаными щитками и кожаными набедренными повязками. Смолкли трубы. В ожидании начала состязания замер стадион. В лучах полуденного солнца было видно, как налились бронзовые мускулы игроков, готовых вступить в решительную схватку за право обладать мячом. Взяв в руки каучуковый мяч, Хапай Канна в окружении одетых во все белое жрецов торжественно прошествовал по трибуне до середины площадки, где в кладку западной и восточной трибун на высоте двенадцати локтей были вделаны каменные кольца в виде свернутого пернатого змея. Внизу в ожидании игры, после того как жрец скинет мяч, застыли игроки обеих команд. Именно в одном из этих колец должен был побывать мяч. Тутуль-Шив не понаслышке знал, насколько трудная задача стояла перед игроками. Нужно было иметь не просто силу и проворство, чтобы выпущенный с огромной силой мяч почти с человеческую голову не травмировал игрока, но и точно, выверенно бить локтями, коленями либо бедром, чтобы протиснуть мяч сквозь узкое кольцо на сторону противника.

Увлекшись появлением на поле игроков Тутуль-Шив не заметил, как в западном храме перед таким же Говорящим камнем, как и у него, неподалеку от места Хапай Канна сел Хунак Кеель.

— Повелитель Майяпана приветствует тебя, великий человек Ушмаля, — халач-виника услышал рядом с собой чей-то хрипловатый голос. Голос заставил его вздрогнуть и посмотреть на ложе напротив. На западной трибуне почти в двухстах шагах от него сидел Хунак Кеель, правитель Майяпана. Тутуль-Шив сразу узнал его по огромному плюмажу из дорогих перьев, большому количеству сверкающих драгоценных камней и не сходящей с лица самоуверенной улыбке. Ему всего лишь раз доводилось видеть правителя Майяпана. Три туна назад этот самый юноша вступал на трон одного из могущественных городов, и халач-виника, несмотря на личную неприязнь, присутствовал на празднестве по этому случаю, как и другие важные персоны Земли фазана и оленя. Как и три туна назад, правитель Майяпана все так же улыбался и таким же ослепительным созвездием пылал его наряд.

— Повелитель Ушмаля приветствует тебя, доблестный Хунак Кеель, — ответил халач-виника, слегка наклонившись к камню. Губы сидящего напротив юноши зашевелились, и через мгновение камень возле ног Тутуль-Шива заговорил.

— Прошу извинить, если мое неожиданное появление напугало великого Ах-Суйток-Тутуль-Шива.

Это был вызов. Ушмаль и Майяпан всегда соперничали между собой. Но тогда с какой целью, если не на мирные переговоры, прибыл сюда Хунак Кеель? От негодования кровь прилила к лицу Тутуль-Шива. Он принял брошенный ему вызов.

— Блистательный наряд Хунак Кееля способен напугать лишь пустые вздохи моан в полнолуние, правда, для этого халач-винику Майяпана нужно набраться смелости, чтобы покинуть стены своего города.

— Хватит ссориться, разве не на благо наших городов собрались мы здесь вместе? — вмешался Чак Шиб Чак, пытаясь урезонить обе стороны.

Несмотря на то, что до сидевшего напротив него Хунак Кееля было около двухсот шагов, Тутуль-Шив смог заметить выступивший на лице повелителя Майяпана багрянец. Он резко наклонился к своему камню, но стоявший за его спиной жрец остановил его. Жрец старался говорить очень тихо, но халач-виника все же разобрал несколько слов, брошенных его господину.

— Осторожно……Шив……еще рано, у нас не все готово……

Голос

жреца показался Тутуль-Шиву знакомым. Шлем в виде белой цапли скрывал его лицо, и все же служитель Кукулькана не выдержал пристального взгляда халач-виника и скользнул за спины своих соратников. Тутуль-Шив внутренне напрягся. «Кто же это мог быть? — с тревогой думал он. — Я определенно знаю этого человека, и он наверняка хорошо знает меня. Хунак Кеель и не думал вести мирных переговоров. Он что-то замышляет против меня. И по его замыслу я должен был прибыть в Чичен-Ицу. Что ж, я готов встретиться со своим врагом». Слова жреца возымели действие. Взяв себя в руки, Хунак Кеель снова наклонился к камню.

— Мы хотели объединить свои силы против диких племен, пришедших сюда из Диких земель, но Ах-Суйток-Тутуль-Шив доказал, что и в одиночку может справиться с грозным врагом. Для чего нам теперь этот союз?

Великий человек Ушмаля разрушил его своим копьем.

— Великий человек Ушмаля своим копьем защитил и наши земли, — попытался остановить ссору Чак Шиб Чак.

— Что ж, если непобедимый Ах-Суйток-Тутуль-Шив еще нуждается в союзе с Майяпаном, я готов встретиться с ним завтра у Священного колодца, после того, как боги примут у себя посланцев.

С этими словами молодой правитель Майяпана в сопровождении многочисленной свиты покинул трибуну, так и не дождавшись начала игры.

— Хунак Кеель никогда не будет искать союза с Ушмалем.

— Прошло не так много времени после смерти Иш-Цив-нен, — Чак Шиб Чак говорил ровным тихим голосом, пытаясь не вызвать раздражения вспыльчивого племянника. — Он до сих пор не может забыть ее.

— Тем хуже для него, — вспыхнул Тутуль-Шив. Так же, как и Хунак Кеель, он до сих пор страстно любил свою жену и ни с кем не желал делиться даже памятью о ней. — Я уже слышу, как бьют боевые тункули Ушмаля.

Услышу ли я наряду с их боем призывную игру военных труб Чичен-Ицы?

— Не думал я, что когда-нибудь придется сказать тебе об этом, — Чак Шиб Чак тяжело вздохнул. — Многих врагов я отправил к богам, мое тело покрыто шрамами, добытыми в сражениях. Я знаю, мне недолго осталось пребывать на этом свете, — старый воин с трудом подбирал нужные слова. — Мы могли бы объединить свои силы против охотников. Междоусобица только на руку нашим врагам. Пора забыть старую вражду. К тому же этот год был щедрым на урожай и …

— Мне не о чем больше говорить с халач-виником Чичен-Ицы. О своих подвигах пускай поведает великим правителям страны Чен, которые до конца дней не утратили воинственного духа, — Тутуль-Шив указал на сочные красочные росписи, свидетельствующие о былой доблести правителей страны Чен.

С этими словами он покинул свое ложе. За его спиной снова ударили тункули, возвещая о начале Священной игры.

Солнце уже клонилось к западу, когда над трибунами тлачтли от охваченного пламенем каучукового мяча поднялся черный дым — предвестник жертвоприношения. Иногда, нарушая махровую тишину дворцовых залов, до халач-виника, словно из невообразимого далека, из другого мира, доносился шум трибун. Но ни сама игра, ни ее острые моменты, сопровождаемые ликованием толпы, даже сам исход матча уже не интересовали Тутуль-Шива. Повелитель Ушмаля в глубоком молчании ждал известий, от которых зависела его жизнь.

В полдень после неприятного разговора со своим дядей Чак Шиб Чаком он вызвал к себе генерала Кумиль-Ах-Попа.

— Не раз в бою ты доказывал нам свою преданность.

Готов ли ты дальше верой и правдой служить нам?

— Повелитель Времени, знамение Солнца, посланец богов, своим сиянием вы затмеваете всех великих правителей Земель фазана и оленя, только ваше божественное сияние, ваше покровительство удерживает богов от неминуемой расправы над народом шив. Прикажите, и завтра я стану к жертвенному алтарю, чтобы предстать перед богами, — не смея поднять головы, Кумиль-Ах-Поп распластался у ног своего повелителя.