Под солнцем горячим
Шрифт:
— Нам придется сделать запас сухарей.
Это точно! Все, кто куда-нибудь бегут, запасают сухари — Гера читал про это миллион раз.
— А можно и хлеб, — сказал он. — Который к обеду. И сахар.
— Сахар в ведро бросают, — возразила Гутя. — А вот если сухим пайком в дороге дадут, есть не будем. Но этого мало.
— Зря волнуешься, — сказал Гера. — До хутора Алюк дойдем, а там люди. С голоду умереть не дадут.
К домику лесника рыбаки подошли с песней. Пели кто во что горазд, но зато всему лагерю стало известно, что промысловики-кормильцы возвращаются с удачным уловом. Выставленные
Можно было подумать, что весь улов уплыл из ведра назад в реку. Гера сломя голову бросился к костру. Там уже собралась большая толпа, все заглядывали в ведро и ахали. Оказывается, Муврикова перепутала ведра и всю рыбу бухнула в макароны с тушенкой! Представляете, какое получилось кушанье? Из макарон с мясом торчали хвосты и скелеты. Дроздик костерил Райку и Швидько, который помогал ей, так свирепо, что Лидия Егоровна заступилась за них:
— Успокойся, не нарочно же они.
— Еще бы нарочно! — кричал Дроздик. — Да их тогда из похода выгнать! Такая беда!
Для кого беда, а для наших заговорщиков получилась удача: Лидия Егоровна с Альбиной начали срочно варить суп, а ребятам раздали по куску сахара и хлеб с салом — «заморить червячка». Гера и Гутя, взяв сухой паек, вошли в комнату, где лежали их вещи. Но когда Гера уже завязывал свой рюкзак, спрятав в него сахар, то увидел Толстого Макса. Швидько стоял на пороге, прислонившись к двери, и, засунув руки в карманы, ухмылялся:
— Любезничаете?
Гера переглянулся с Гутей. У обоих мелькнула мысль: «Давно ли он здесь?» Гутя сразу ушла, когда же хотел проскользнуть в дверь и Герка, Швидько задержал его, протянув руку ладошкой кверху:
— Давай.
— Чего тебе?
— А сахарок.
— Какой? Нет у меня. Съел уже, — ответил Гера.
— Врешь! Я видел. Копишь?
Гера рванулся:
— Пусти!
— Дай! А то скажу.
Гера все-таки проскочил на улицу.
— И ничего я тебе не дам, и не думай.
— Ах так! — Швидько за спиной угрожающе зашипел. — Ну, хорошо.
Герка убежал. Но теперь он окончательно лишился покоя. Ходит и оглядывается: а где Швидько? Не стоит ли около учительницы? И о чем разговаривает с Семеном? Предательства от него можно было ждать каждую минуту.
А тут еще странный разговор затеял Семен Кипреев. Он сидел с Альбиной на берегу речки. Гера шел мимо, и Семен окликнул:
— Гусельников, иди-ка сюда. Ну, как жизнь?
Гера кисло улыбнулся. Он даже не знал, как себя вести с девятиклассником. Сколько времени они в походе, но еще ни разу — понимаете, ни разу! — Семен не вспомнил о том, что наговорил ему по глупости Герка тогда на улице. Вроде не сердится, или вида не подает? Правда, Герка все время старался быть подальше от Семена, а тут…
— Садись, — сказал Кипреев.
— Да нет, — попытался Гера отказаться, надеясь,
— Садись, говорю, — Семен похлопал по земле рядом с собой.
Гера сел на травянистый обрывчик, поставив ноги, как и Семен с Альбиной, на влажный песок. Сбоку стоял транзистор, тихо звучала музыка.
— Значит, говоришь, хорошая жизнь? — спросил Семен, хотя Гера ничего такого не говорил. — Вообще-то верно, — согласился Семен. — Движемся легко, нормально. И мы тут с Альбиной вспоминаем. Было у нас два года назад путешествие. Третий раз в поход отправились, вроде с опытом, да? — обратился он словно за поддержкой к вожатой. Та кивнула. — А ведь что случилось. Перебирались через Афипс. День кончался, а мы тропу потеряли. В горах это запросто: если дорогу плохо знаешь — дважды два заплутаешь. Пропала тропа, и ты как пойманный: со всех сторон колючка, лианы да еще горы сплошной стеной. Ползли мы на гору, на этот самый Афипс, напролом. Через колючие кусты. Ты еще ведро тащила, помнишь? — Альбина опять кивнула. — Устали, хоть реви. Ты и вправду заревела.
— Прямо уж, — перебила Альбина. — Ничего я не ревела.
— Ну, я это между прочим, — улыбнулся Семен. — Ты молодцом была.
Ишь, нахваливает! Понятно, конечно. А вот куда со своим рассказиком клонит?
— Карабкаемся мы, значит, — продолжал Семен, — карабкаемся из последних сил, а горе конца-краю не видно. В небе самолеты жужжат, жизнь идет где-то, а мы тут — как на другой планете, голодные, изможденные. Только и радости, что не один ты, а много нас. Вроде не так страшно. А одному — лучше и не соваться в горы. Сгинешь запросто, мама не найдет.
Ага! Маму вспомнил. «Одному не соваться…» Тоже понятно. С намеком: дескать, не суйся, Гусельников.
— Да не пугай ты его, — засмеялась Альбина. — А то больше в поход не пойдет.
— Ничего, — уверенно сказал Семен. — Гусельников у нас парень храбрый, верно? Ты ведь тоже боялась.
— Прямо уж, — опять не согласилась вожатая.
— Ну, ну, сознайся. Боялась, а ходила. Мы, брат, с ней в четырех походах, наверное, уже километров полтыщи оттопали, верно?
Альбина опять молча кивнула. И Гера покосился на вожатую — ишь ты! Тоже, видать, девчонка не хуже Гутьки. И не подумаешь, как посмотришь, — тонконогая да и голос такой противный: «Гусельников, Гусельников!» А сама, значит, такая заядлая туристка. И главное — ни разу не похвасталась, что в четырех походах была.
— Ну, иди, — наконец отпустил Геру Семен.
Гера отошел и подумал: «А почему кучерявый затеял этот разговор?» Неспроста что-то… Или Герка зря заподозрил? Наверное, это всегда так — когда сам от других что-нибудь утаиваешь… Живешь, как на вулкане.
Так вот и ходил Гера сам не свой. А вечером еще Лидия Егоровна сомнений добавила. Было это уже перед самым сном, когда сидели у костра…
Горит костер туристский…
Об этом, конечно, всегда вспоминают, как о самом незабываемом… Горит костер.
Закончен день, позади большая дорога. На поляне уже стоит палаточный городок, ждет тебя уютное местечко под брезентовым пологом. А ты сидишь среди ночной тишины, и лишь потрескивают дрова. Горит костер…