Под созвездием северных «Крестов»
Шрифт:
– Тот и другой тоже с моими отпечатками? – быстро спросил Карташ.
– Отпечатки ваши уже есть. И это неизменно. С этим смиритесь. Теперь вы понимаете, для чего я пел вам сию длинную песню – пересказывал ваше преступление? Это – сценарий номер один. Мы можем придерживаться только его. А можем перейти к сценарию номер два…
Алексей подумал немного и размеренно произнес:
– А я-то было принял вас за обыкновенного следователя, озабоченного лишь тем, как бы поскорее
– Лучше принимайте меня за человека, которому небезразлична ваша судьба, – быстро ответил Малгашин.
– И что вам от меня нужно? – Карташ закурил очередную следовательскую сигарету.
– Сотрудничество.
– Какого рода?
– А вот об этом в следующий раз. Даю вам время проникнуться, осознать и тэ дэ. В следующий раз сразу начнем разговор по существу. Договорились?
– Насчет отвода адвоката и материалов следствия не забудьте… Кстати, а вам отвод я имею право дать?
– А смысл? – обезоруживающе улыбнулся Малгашин.
… – Ну и дурак ты, – сказал Эдик, когда Карташ пересказал ему допрос. – Законченный. Почему не подписал протокол? Ах, не было никакого протокола? Ну так вот этот Малгашин напишет в постановлении, что ты просто-напросто отказался подписывать, и это тебе штрафных очков добавит. Запомни: каждое слово должно быть запротоколировано и подписано! – Он внезапно посмурнел. – Малгашин, Малгашин… Что-то я такого следака не припоминаю…
– Да и на допрос не похоже, а? – поддакнул Дюйм. – Нет протокола, нет тебе «с моих слов записано верно и мною прочитано». Скорее – так просто, знакомство, прощупывание почвы, разведка боем.
– На федерала тоже тянет: не тот стиль, не те подколки, не та хватка… Парень, ты куда влез?
Карташ в искреннем недоумении развел руками – хотел бы он сам знать, во что влез! – и Эдик посмотрел на Дюйма весьма выразительно:
– Ну? Что скажешь, голова?
– А что такого и какая, собственно, разница? Мы же не мотивы ищем и не заказчика, помнишь? А все лишь зацепочку, фактик…
– Минуточку! – насторожился Карташ. – Что это вы еще удумали?
Квадрат на радостях шарахнул Алексея по плечу:
– Братан! Мы тут пошептались и решили тебе помочь. Мы найдем того, кто тебя подставил. А ты нам оплатишь работу!
Глава 13
Четыре торчка и три Ниро Вульфа
Чуть раньше, пока Алексей Карташ беседовал со следаком, Бубырь в темпе варганил чифирек в алюминиевой кружке. А как закипело, поставил остывать на пол возле своей шконки, сам завалился на нее, закурил «беломорину».
– К киче готовишься, ба-асота? – растяжно проговорил Карась. Он сидел на шконке, привалившись к стене и полуприкрыв глаза. – Чифирем зубы поганишь, горлодер смолишь, ба-асота. Сдохнешь там, я тебе говорю.
Никто из них на киче еще не чалился, все были первоходками. Самому
И все они корчили из себя крутых. Каждый на свой манер. Кто чего где нахватался, то и вываливал. А вообще-то, камеру держал Борзой. И хотя Карась был раза в два крупнее Борзого, но именно Борзой почалился, хоть и недолго, в колонии для несовершеннолетних, и сей факт горой возвышал его над остальными.
Сегодня они устроили себе отрыв по полной. Водяра с колесами вставляли не хуже, чем иная дурь. Четвертый обитатель камеры, Чиркаш, уже пребывал в счастливом отрубе. Остальные пока держались на плаву.
Борзой лежал на шконке с закрытыми глазами, закинув руки за голову. Сегодня он все больше молчал. Утром его возили на суд, вернулся он около шести, злой, угрюмый, взведенный. Чего там произошло, расспрашивать боялись. Но, судя по всему, дело его не разваливалось, как Борзой ожидал, а вовсе даже наоборот. Может быть, как раз сегодня Борзой со всей очевидностью понял, что на волю ему выскочить не удастся.
Вдруг он вскинулся со шконки и гавкнул:
– Карась, открывай.
– Дык последняя ж. А как же на завтра… – начал было Карась.
– Открывай, говорю, – перебил Борзой.
Спорить с ним не решились. И пацаны налили на
одурманенные колесами и «беленькой» мозги еще по стакану.
– Значит, Бубырь, к киче готовишься? Мечтаешь там сразу выскочить в князья? – Борзой немигающе уставился на Бубыря. В его глазах мерцал пугающий ледок, прикрывавший некие жуткие глубины. – А кто ты есть? Сявка мелкая, баклан, прыщ гнойный.
– Это точно, – поддакнул Карась.
Борзой глянул на него, и Карась притих.
– Сечешь, Бубырь, что отличает настоящего волка от шавки? Волк не стремается за свою жизнь. Не цепляется за нее хилыми лапками. Если ты не умеешь ставить на кон все, то цена тебе – плевок. По мне – на хрен такая житуха!
Если б башня Бубыря не была такой мутной (а после того, как он водку с таблетками полирнул чифирком, извилина за извилину у него заскакивала бодро и качественно), так вот тогда он, конечно, не купился бы на такую откровенную подначку… Но, вишь ты, купился.
– Я ниче не стремаюсь, – вякнул он. – Мне все это фиолетово. Поэл?
– Ну тогда валяй, – Борзой, не отрывая от Бубыря своего жуткого взгляда, достал из-под матраса карточную колоду. – И ты поставишь свою лайф на кон?
– Я-то да, а ты сам-то не хиляк? – выпалил Бубырь.
– Ну и давай проверим. Видишь, «картинки»? Вот и давай поставим наши жизни. В «очко», как полагается. Выигрываешь, я по твоей указке замочу любого. Хоть самого себя. Продуваешься – ты должен замочить, на кого я укажу. Идет или слабо?