Под стягом Российской империи

Тумасов Борис Евгеньевич

Тотлебен улыбнулся.

— Ишь, турецкий лис хитёр, но и мы, полковник, тоже не спим.

— Однако, обратите внимание на дальнейшую информацию. Замечено ночное передвижение войск.

— Я знаю. Ко всему в последние дни снизилась активность их ответного орудийного и ружейного огня. Именно это меня и насторожило. Прошу вас, полковник, по получении новых данных не откажите в любезности проинформировать меня лично...

Армия высказалась за прорыв. Теперь у Осман-паши

никаких колебаний. Он действует твердо, вся сорокатысячная военная машина, подчинённая ему, работает как единое целое. Никаких нарушений приказов, никаких отклонений в инструкциях.

Оставив заслоны в укреплениях, таборы, полки, бригады, корпуса ночью снялись с позиций. Отходили без шума, соблюдая установленную самим Осман-пашой диспозицию, следовали в долину реки. Скапливались.

Сюда же тронулся и многофурный обоз с ранеными, с продовольствием и боеприпасами. Не скрипели заранее смазанные ступицы колёс, редко раздавалось ржание.

Как ни убеждал Осман-паша, как ни описывал опасность пути, турецкое население Плевны ринулось вслед за армией. Глядя на двуколки, груженные домашним скарбом, на поникших беженцев, Осман-паша едва сдерживал гнев, выговаривал муллам, призывавшим правоверных мусульман не оставаться в городе на милость неверных.

Оба муллы, в белых халатах и белых чалмах, сложив молитвенно руки, внимали словам полководца молча.

— Армию сдерживает военный обоз, беженцы связали нас. Мы лишены маневренности. О, Аллах, если русские пошлют на всё это скопище даже десяток снарядов, какая паника поднимется! И всё по вашей вине, проповедники Корана!

Хлестнув коня, Осман-паша, сопровождаемый штабом и генералами, поскакал к реке, где сапёры заранее навели мосты. Нескончаемой лентой лились по ним пешие солдаты.

Османа не покидала тревога, ну как заметят русские и их артиллерия обстреляет это кишащее скопление? Тогда в считанные часы погибнет вся армия.

Но холмы и тёмная ночь скрывали продвижение войск, а выдвинутые на вершины и по склонам частые посты надёжно охраняли отступающую армию от русских разведчиков.

Осман-паша оглянулся на Плевну. По укреплениям мерцали костры и стояла мёртвая тишина. По его, Османа, указанию турки несколько ночей не отвечали на выстрелы русских.

— Когда мы приучим гяуров к ночному молчанию наших позиций, тогда свершим прыжок горного барса.

Поминутно к Осман-паше подъезжали дежурные офицеры с докладами. Вести были успокаивающими. Части сосредоточивались согласно отработанному плану, дабы к рассвету изготовиться к удару по позициям генерала Ганецкого.

Если для русских гренадеров появление наступающей турецкой армии окажется неожиданным и они своевременно не подтянули резервы, успех прорыва обеспечен.

Конь нетерпеливо перебирал копытами, грыз мундштук. Осман-паша натянул повод, сказал скучившимся за его спиной

генералам:

— Прошу разъехаться по своим соединениям и непосредственно руководить боем.

Смежил веки, забылся в дрёме. Однако чуткое ухо ловило малейший шорох. Вот послышался топот множества копыт. Это двигалась конница черкесов и башибузуков. Осман-паша даже во сне пренебрежительно морщится. Он никогда не считал весь этот сброд воинской командой. Мастера насилия и грабежа, они бежали при первой встрече с регулярными частями.

— О, гази-паша, — осторожно позвал Османа его начальник штаба, — пехота на том берегу.

Осман-паша открыл один глаз.

— Пускайте конницу и вслед обоз. Последними через мосты перейдут беженцы. Велите корпусным и бригадным генералам начать построение пехоты в боевые порядки — первая линия, вторая, резерв. Навалиться, смять неприятеля и наступать, только наступать, в этом наша победа. В прорыв пустить конных. Обеспечить прикрытие флангов от противника. Сдерживать гяуров, пока не выведем санитарные фуры и обоз... Да ниспошлёт Аллах успех правому делу! Аллах акбар (велик Аллах! (тур.))!

Накануне вечером на стол начальника штаба Дунайской армии генерала Непокойчицкого легла телеграмма от Тотлебена: «Сегодня неприятель не стрелял из траншей. Траншеи турецкие слабо заняты: с батарей замечено, турки сосредоточивают войска за Плевной. Перебежчики показывают, что войскам выдана обувь и хлеб на несколько дней. Выход турок по Софийскому шоссе или на Видин назначен в эту ночь. Показания эти сообщены по телеграфу генералам Ганецкому, Каталею и Черкату».

Непокойчицкий немедля кинулся к главнокомандующему. Великий князь, пробежав текст, вызвал адъютанта, полковника Скалона:

— Митька, вели заложить экипаж, катим к Тотлебену...

В штабе отряда обложения горели свечи, не смолкал телеграф. Тотлебен давал указания. Предположение о дне и месте прорыва подтверждалось. Скобелев телеграфировал: схвачен заблудившийся солдат. Он рассказал, османы покинули Кришинский редут. Высланные Скобелевым охотники подтвердили правдивость солдатских слов, а костры, горевшие на позициях, — обман, дабы ввести русские войска в заблуждение.

Прибыл, к неудовольствию Тотлебена, главнокомандующий. Эдуард Иванович доложил обстановку.

— Значит, вы не считаете это отвлекающим манёвром? Хорошо. В таком случае, какие силы противостоят сегодня Осману?

— Ваше высочество, на решающем участке блокады сосредоточено пятьдесят девять батальонов, остальные соединения приведены в боевую готовность.

— Вы считаете это достаточным, чтобы остановить Османа?

— Не только остановить, но и разгромить.

— Когда намерены поехать к Ганецкому? Кажется, вы убеждены, что именно там Осман-паша надумал нанести удар? Не так ли, Эдуард Иванович?