Под сводами высокой лжи
Шрифт:
– Теперь мы уйдём, – сказала мать.
– Почему? Не оставляйте меня! Вы мне нужны! Не покидайте меня!
– Не тревожься. Мы всегда рядом. И не только мы. Все рядом. Все с тобой. Ты просто не понимаешь этого.
– У меня кружится голова. – Мои руки поднялись ко лбу. В лицо брызнул белый холодный свет, почувствовав острую резь в глазах, я попытался защититься от него.
– Очнулся…
Это зазвучал ещё чей-то голос. Родителей не было. Бархатный уют их присутствия исчез. Тело быстро налилось болезненной тяжестью. По плечам и шее расплылась мелкая гудящая
– Открыл глаза…
Прислушавшись, я попытался расчленить голос на крупицы и снова собрать воедино, чтобы проанализировать, кому он принадлежит, но так и не сумел.
– Юрий, ты меня слышишь?
– Слышу, – мне с трудом удалось разлепить оплывшие губы. – Кто это?
– Это Миша. Ты не узнаёшь меня? Миша Соколов.
– Где?.. – Передо мной плавали мутные пятна. Лицо говорившего не удавалось разглядеть, но голос я узнал. – Где я?
– В больнице. Как ты?
– Херово… Устал… Хочу обратно…
– Обратно? Куда? Ты о чём?
– К маме…
Через несколько дней я уже спокойно разговаривал, хотя шевелился плохо. У меня было повреждено левое предплечье, порваны связки на руке. Всё остальное – разбитая голова, сотрясение мозга, ожоги и синяки по всему телу – можно было не принимать во внимание.
– Ты удачно отделался, – сказал Миша во время следующего своего визита.
– А что там произошло? Машина рванула?
– Да, была заложена бомба. Вдрызг разнесло. Трынчев погиб.
Тут у меня похолодело внутри. Я вспомнил горячие пальцы Моники.
– А Моника? Что с ней?
– Она в больнице, – на лице Соколова ничего не отразилось.
– Ранена?
– Да, в тяжёлом состоянии. До сих пор в реанимации. Врачи не могут пока ничего обещать.
– А Павел?
– Его слегка шибануло взрывной волной, но ничего страшного. Он уже дал показания в полиции и улетел в Москву. Скоро и к тебе придут с расспросами…
– Дай мне телефон, Миш, – попросил я. – Надо позвонить Тане…
– Я уже звонил ей, всё рассказал, успокоил.
– Спасибо, но я всё равно хочу позвонить. Ей нельзя волноваться, а я и так уж тут задержался… Дай телефон…
Через неделю меня вывезли в Москву.
ТАТЬЯНА
Полётов поднялся на ноги довольно скоро. Дней через десять его выписали из больницы, и он даже вознамерился выйти на работу, но врачи категорически запретили. Требовалось время для полной реабилитации.
– Целый месяц отдыха, – сказал он Тане, не то удив лённо, не то раздосадованно.
– Ты чем-то не доволен?
– Не знаю. У меня странное чувство, – он сидел на краешке кровати и был похож на испуганного птенца, растрёпанного и насторожившегося.
– Объясни, – она устроилась рядышком, обняв его по-товарищески за шею.
– Будто кто-то даёт мне понять, что этот этап жизни завершён и что пора посвятить себя чему-то другому.
– Посвяти себя книгам, наконец!
Юрий посмотрел на неё. Таня выглядела замечательно. От её болезни не осталось и следа, разве что чуть-чуть выделялись отёки под глазами. Но это даже придавало ей особый
– Танюш, может, мы всё-таки распишемся?
– Не переводи разговор в другое русло, – она строго свела брови. – Я тебе про книги, а ты…
– Почему ты отказываешь мне? – Он поёжился и оглянулся на окно. На улице было темно. – Не понимаю твоего упрямства.
– Может, мне нравится, когда ты просишь меня, – засмеялась она. – Ты ни о чём другом не просишь меня.
– Да, просить я не люблю. Надо что-то… – он поднялся и сунул руки в карманы. – Непривычно без дела…
– Займись книгами. Тебе выдалась такая чудесная возможность не думать о твоей проклятой службе. Сядь и пиши! – Она указала на письменный стол.
– Да ты просто тиран, Тань. Я же не могу вот так, по заказу. Оно же должно родиться, созреть. Я не автомат.
Он подошёл к ней, погладил по голове и тяжело вздохнул.
– Что такое, Юр?
– Ничего… Я позвоню, ладно? – Не дождавшись её ответа, он взял трубку телефона и быстро набрал номер. – Алло, Миша? Привет, это Полётов… Да, я опять про Монику хотел узнать… Как? По-прежнему… Ладно, ты сообщи мне, если что изменится…
Он положил трубку на рычаг.
– Ты в Испанию звонил? – Таня пристально смотрела на него.
– Да, Соколову.
– Зачем?
– Беспокоюсь за Монику.
– Почему тебя так волнует её состояние? Скажи мне, наконец, кто она такая?
Полётов присел на подлокотник кресла и сунул сигарету в рот.
– Не кури так много, – попросила Таня.
– Мне нужно. – Он щёлкнул зажигалкой и затянулся, глубоко, громко, как-то даже свирепо. Выпустив дым, он стал говорить: – Мы взяли её в разработку сразу, как только я приехал в Барселону… На будущее. С моей подачи… Помогли ей деньгами, поддержали при поступлении в университет. Официально она не была завербована.
– Но она работала на тебя?
– Да, хотя и не подозревала ни о чём. Мы часто используем людей втёмную. Впрочем, однажды я поручил ей весьма щекотливое дело, даже опасное. Если бы её взяли с поличным, то могло бы кончится тюремной решёткой. Нужно было скачать информацию из компьютера одного высокопоставленного чиновника. Моника справилась, и мы получили такой вал полезной информации, что в Центре руками развели от удивления… Но я не считал её агентом. Просто она была самым близким мне человеком там. Пожалуй, даже единственным другом.
– А твои товарищи по службе?
– Это не друзья, а коллеги. В нашей системе не бывает друзей. – Полётов тяжело вздохнул. – И вот теперь Моника лежит без движений. Молодая девчонка, не имеющая никакого отношения к шпионажу, пострадала из-за наших сраных игр! А ведь её присутствия в доме Трынчева и не требовалось. Я взял её за компанию… Чертовски несправедливо! Не могу смириться с этим! Разве можно допустить, чтобы происходило такое?
– Вот ты и сорвался. Не так давно ты утверждал, что не переживаешь из-за невинных жертв. Но стоило твоему близкому человеку попасть под жернова вашей машины, как в тебе проснулось отчаяние.