Под сводами высокой лжи
Шрифт:
– Но зачем всё это? Ты же мог просто уволиться!
– Не мог. Юрий Полётов остался бы в этом мире. От него ждали бы новых книг. И вообще… Трудно объяснить это так сразу… Во мне успело столько накопиться за последний год, что в двух словах невозможно выразить всё это.
– А ты не в двух… Юра! Милый мой! Ты понимаешь, что ты наделал?
– Прекрасно понимаю.
– Но ведь это… Противозаконно…
– Я не один год занимался противозаконными действиями. Пусть будет ещё один крохотный незаконный поступок, который никому, кстати, не принесёт вреда, в отличие от многих моих предыдущих дел. Я никого не убил, ничего не украл… Я просто стал
– Ты? Свободным? Но тебе придётся скрываться!
– Зачем? Кому я нужен? Ты думаешь, кто-нибудь из моих коллег вспомнит обо мне через месяц? Я не герой. На собраниях никто не упомянет моего имени. Уверяю, никто не приедет к тебе с чёрными розами на годовщину моей смерти… Нет, Юрий Полётов перестал существовать для своих бывших коллег. Перестал быть.
– Так, так… Всё очень неожиданно, Юр. В голове не укладывается… Мне, кажется, сейчас станет дурно… Скажи, где же ты провёл эти дни?
– На конспиративной квартире.
– Но как ты попал туда? Тебя же могли увидеть.
– Танюш, у нашей конторы есть одна особенность: мы работаем втайне от всех, иногда даже от себя самих. Понимаешь? О некоторых моих конспиративных адресах знаю только я. Так положено по работе. Полётов ушёл из жизни внезапно, и кое-что из информации сгинуло вместе с ним. В том числе и два адреса. Квартиры арендованы на год вперёд. Я могу жить там спокойно. А если кто-нибудь из моих бывших сослуживцев однажды и встретит меня, то я всегда могу сказать, что смерть Полётова была задумана руководством… не посмеют пикнуть… Но никто меня не встретит, никто не узнает… Да и не думаю я сейчас об этом…
– Но зачем ты всё-таки решил исчезнуть?
– Хочу просто жить, Таня. Просто жить! Не работать на государство, не служить каким-то идеям, а просто жить. Когда надо – зарабатывать деньги уборкой дворов, снег счищать, асфальт укладывать, да всё что угодно делать. Когда хочется – бродить под дождём, сидеть на балконе, пить кофе, перечитывать любимые книги. Всё делать, когда в том есть нужда, а не впрок. И никуда не спешить, ни перед кем не отчитываться. Ты представить не можешь, какое счастье я испытываю от одной мысли, что всё это возможно теперь.
– Ты просто спутал себя с персонажами своих произведений. Это они никому не служат. Это они распоряжаются своим временем по собственному усмотрению. Но ты-то воспитан не так.
– Может, и не так воспитан. Но жить я хочу ради жизни! – в его глазах вспыхнул болезненный огонёк. – Таня, человек имеет право на жизнь, а не на служение. Жизнь состоит из мгновений, полных неповторимого вкуса, а я разучился чувствовать этот вкус. Я разучился чувствовать жизнь. Даже разговоры мои за последний год стали похожи на ворчание старика, который только и умеет что вспоминать свои юношеские похождения, а сам не способен даже с наслаждением затянуться сигаретой. Только пустота осталась…
– А книги? Кто будет писать книги, если Полётов умер?
– У меня есть кое-что неопубликованное и ряд незавершённых вещиц. Если хочешь, можешь продать их с большой выгодой. Сейчас Юрия Полётова будут печатать с особым энтузиазмом. На покойников спрос почему-то увеличивается. Но мне плевать на публикации.
– Ты сошёл с ума!
– Нет, я умер.
– Ты сошёл с ума, – повторила Таня. – Ты просто спятил. Ни один нормальный человек не надумал бы такое.
– А нормальный человек может позволить себе заниматься тем, чем занимался я? Нормальный человек способен кормиться шпионажем? Я столько лет честно
– Ты мог спокойно уволиться, не устраивая никакой мистификации и не обрекая меня на всю эту жуть! Всё можно было сделать проще!
– Нельзя!
– Почему?
– Потому что остался бы Юрий Полётов. Ты понимаешь? Он бы остался. А я не желаю быть тем Полётовым. Не желаю лгать, травить всех сладким ядом, устраивать какие-то заговоры во имя каких-то непонятных мне идей, красоваться на обложках журналов, отвечать на тупые вопросы журналистской братии… Таня, я устал от глупостей планетарного масштаба… И книги мои – тоже глупость.
– Что? Это ты так про свои книги сейчас сказал? Ты их глупостью называешь?
– Да. Я стал торопиться: скорее, скорее… А зачем? Почему я должен потакать издателям? Потому что они деньги на мне зарабатывают?.. Бред! Я ведь поначалу писал только для себя, а не для других. Прежде всего я делал мир, в котором мне было уютно, вольготно. Я создавал мир, где можно было бы укрыться от здешнего маразма. Я был творцом. Да, творцом… Это было упоительно. Нет ничего ценнее творчества. А появятся эти книги на прилавке или не появятся – в том ли дело? Но я не понимал этого и гнался за известностью. Из творца я превратился в производителя легко раскупаемых товаров. Да, мне хотелось славы, признания, хотелось утереть нос моим товарищам, не воспринимавшим всерьёз мою писательскую деятельность. Я получил и то, и другое, и третье, но жизнь не сделалась лучше. Она только усложнилась. Быть может, я не был готов к таким стремительным поворотам. Не знаю, в чём причина. Или я просто не приспособлен к борьбе за выживание. Я загнал себя в угол… Человеку положено не переступать некоторых рубежей. Меня раздавила моя жизнь. Не организуй я смерти Полётова, мне пришлось бы умереть в действительности. Юрию По-лётову суждено было уйти со сцены. Полётов кончился… Теперь я другой человек, с другими документами, с ворохом всевозможных справок, полисов, свидетельств, дипломов и прочих бумажек, подтверждающих, что я не имею никакого отношения к Юрию По-лётову У меня есть все основания и возможности, чтобы жить другой жизнью, счастливо жить с любимой женщиной.
– И что ты теперь намерен делать? Твоя писательская деятельность завершена? – спросила Таня с опаской.
– Нет. Никто не запретит мне сочинять и дальше. Только я намерен вернуться к тому состоянию, когда творчество – главнее результата. Мне кажется, что тебе нравилось это моё состояние. Ты любила меня именно такого.
– Да.
– Тогда что тебя смущает?
– Всё… Я так рада, что ты невредим и здоров, что с тобой ничего не приключилось. Но мне так страшно… Не знаю, получится ли у меня…
– Что получится?
– Дальше… Теперь я буду счастлива, что ты вернулся. Но как мне скрыть моё счастье от других? – она зашагала по комнате, растерянно взмахивая руками.
– Зачем скрывать его?
– Чтобы никто ничего не заподозрил.
– Люди слепы. Они приучили себя ничего не замечать, Танюша. Никто не обратит внимание, что на твоём лице нет слёз. А если и увидят это, то лишь порадуются, что им больше не нужно выражать тебе сочувствие и приличия ради делать скорбный вид в твоём присутствии. Забудь обо всех. Давай наконец поживём для себя. Смоемся в какой-нибудь глухой сибирский городок, купим там избушку, займёмся натуральным хозяйством…