Под властью пугала
Шрифт:
– Ну конечно.
– Где?
– Во Франции.
Назиме пристально посмотрела в глаза подруге.
– Ничего ты не знаешь.
– А где же он?
– Твой брат в Испании.
– В Испании? Что ему там понадобилось?
– Ты что, не знаешь, зачем в наши дни люди едут в Испанию? Он отправился туда сражаться с фашизмом.
По испуганному лицу Шпресы разлилась бледность, сердце гулко забилось.
– Не может быть, это неправда! Кто тебе сказал?
– Знаю, раз говорю. Мне товарищи сказали. Что ты на меня так смотришь? Не он один в Испании. Туда едут добровольцы со всего света. И албанцев там много. Даже женщины туда едут. Ах, если бы я могла, хоть завтра бы
– Неужели поехала бы?
– Да. Ведь в Испании решается судьба нашей страны. Если в Испании победят фашисты, жди их со дня на день и у нас. Вот почему лучшие парни Албании едут, чтобы остановить фашизм. Понимаешь, Шпреса? Ты должна гордиться своим братом. Я не знакома со Скэндером, но горжусь им, горжусь, что и в Албании есть благородные люди, которые борются за свободу народа. Им гордятся все товарищи, а когда-нибудь будет гордиться и весь народ.
Но Шпреса ничего не слышала. В голове стучала только одна мысль: в Испании идет война. Ей стало тревожно за брата. Она вдруг представила его убитым.
– Держись, Шпреса. О чем задумалась? Выше голову! Ты же сестра Скэндера Петани, тебе не к лицу раскисать! О чем ты думаешь?
– Я думаю о маме и об отце. Они знают?
– Наверное, знают.
– Откуда?
– Он или сам им написал, или товарищи сообщили.
– А мне почему никто ничего не сказал?
– Не хотели тебя расстраивать. А потом, ведь это опасно. Чем меньше людей знает, тем лучше. Ты тоже ни с кем об этом не говори.
Шпреса не сомкнула глаз всю ночь. Теперь она припоминала, что отец с матерью часто тайком говорили о чем-то. Получив газету, они внимательно прочитывали зарубежные новости. Даже мать, которая прежде никогда не интересовалась такими вещами, вдруг стала усердной читательницей. Надевала очки и склонялась над газетой. Не было вечера, чтобы отец не послушал какую-нибудь иностранную радиостанцию. Ей припомнилось, как однажды вечером, прочтя газету, родители расстроились. Ей было любопытно узнать, что же их так расстроило, и она тоже прочла газету, но не нашла ничего примечательного. Вечером, прослушав новости, отец вдруг крикнул: «Это была ложь! Бесстыдная ложь!» Мать, словно освободившись от какой-то давившей на нее тяжести, произнесла: «Кары на них нету! При помощи своих газет победить хотят!» Да, наверняка они знают, размышляла Шпреса. Но почему мне не сказали?
В воскресенье их повели строем в кино. Шпреса в тот день не пошла к тетке: Тефта вышла замуж и уехала за границу. Теперь Шпреса редко к ним ходила, лишь когда тетя приходила за ней в общежитие, а та, оставшись без дочери, заходила не очень часто.
Показывали итальянский фильм, из тех, что забываются, стоит выйти из кинотеатра. Но на Шпресу произвел глубокое впечатление киножурнал. Это был пропагандистский документальный фильм фирмы «Луче». Начинался он с показа «фашистского рая» и кончался иностранной кинохроникой. Сначала хорошенькие девушки в нарядных костюмах собирали виноград и персики и складывали в изящные корзины. Потом на экране появилась знакомая физиономия дуче. В горняцкой робе, в железной каске с фонарем на лбу он трудился в забое и переговаривался с шахтерами. (В последний раз она видела дуче в форме пилота. Он вел самолет. А в предпоследний – дуче-рыбак тащил сеть. «Великий дуче фашизма» часто менял костюмы, в соответствии с ролями, которые играл.) Под конец показали кадры испанской войны: самолеты с ликторским пучком на фюзеляже бомбили большой испанский город. Съемка велась с воздуха. Было видно, как цепочкой падают бомбы, как внизу, на земле, вспыхивает дымное пламя, рвущееся в самое небо, словно стараясь поглотить
Шпресе показалось вдруг, что среди убитых ее брат. Она вздрогнула и в ужасе закрыла глаза. После журнала зажегся свет, но она успокоилась только во время фильма.
Ночью она спала плохо и к утру вдруг пробудилась от собственного крика, в холодном поту.
– Что с тобой, Шпреса? – спросила Назиме, которая спала теперь на соседней кровати.
– Плохой сон видела.
– Поэтому кричала?
– Я видела Скэндера во сне. Я боюсь, Назиме, уж не случилось ли что-нибудь с ним.
– Ты веришь снам?
– Сама не знаю. Но все равно боюсь.
– Не сходи с ума. Спи.
XVIII
Великий праздник приближался. Через три-четыре дня «амазонки» батальона «Мать-королева» промаршируют перед его высоким величеством. Последние три месяца прошли в тренировках, теперь девушки четко вышагивали под музыку.
Утро было дождливое, на прогулку не пошли. Было приказано почистить и отгладить мундиры, чтобы все было готово к «великому дню».
Шпреса гладила юбку, когда ее позвали:
– Шпреса Петани!
– Я здесь!
– Тебя к директору!
– Меня?
– Да.
– Зачем?
– Не знаю.
У нее забилось сердце.
Она робко постучала.
– Входи!
Директора не было. На его месте сидел профессор-наставник господин Луидь. Справа у окна спиной к Шпресе стоял прилично одетый мужчина, он рассматривал книги в застекленном шкафу.
Шпреса несмело остановилась у двери.
– У вас, барышня, сколько братьев? – спросил Луидь.
– Два брата.
– И где они?
– Один еще маленький, а другой уехал учиться во Францию.
– На кого же он учится?
– На инженера.
– Он получает стипендию?
– Нет, он учится на собственные средства.
– Так ваш отец настолько богат, что в состояния учить сына во Франции! – с иронией сказал мужчина у окна, резко повернувшись. Шпреса узнала Сотира Мартини, министра двора, и покраснела.
– Это очень нелегко, господин.
– А вы уверены, что ваш брат учится во Франции?
– Конечно, – ответила она, предчувствуя недоброе и бледнея. «Они все узнали, – подумала она, – наверняка мне откажут в стипендии. Ну и пусть!»
– Мадемуазель! Ваш брат не во Франции. Он уехал оттуда в Испанию, – зло проговорил Сотир Мартини.
– Нет, господин. Мой брат во Франции. Зачем ему ехать в Испанию?
– Он поехал туда воевать против националистов.
– Это невозможно, господин.
Министр засмеялся.
– У меня точные данные, барышня. Ваш брат уехал в Испанию и там погиб. Можете его оплакивать, вы никогда его больше не увидите.
У Шпресы из груди вырвался вопль:
– Нет! Это неправда!
– Он воевал против националистов, ведь он был коммунист, противник нашего строя. Да, барышня, можете оплакивать своего брата. Так будет со всеми коммунистами, со всеми нашими врагами.
Шпреса закрыла лицо руками.
Господину Мартини, казалось, доставляло удовольствие смотреть, как вздрагивают от рыданий плечи девушки.
Профессор Луидь укоризненно посмотрел на министра двора. Было видно, что он не одобряет его, но не осмеливается возразить. Он был педагогом и собирался сообщить барышне о смерти брата по-другому, поделикатнее, как этого требовали педагогические правила.
– Прошу вас, не надо больше, – сказал он скорее просительно, чем с укором. – Посмотрите, как она потрясена.