Под жарким солнцем
Шрифт:
— Ну еще два-три дня. Потом нет смысла сеять, земля пересохнет, пропадут семена и весь наш труд.
— А если поможем, уложитесь?
— Если не успеем, посеем пропашные культуры, бахчевые, овощи. Зависит от того, какие семена получим.
На ухабах машина подскакивала, сидящих в ней кидало то в одну сторону, то в другую. Беседуя с Соломатиным, Мегудин, пристально вглядываясь в даль, искал следы своего поселка. По некоторым приметам он должен был уже показаться, но нет, словно сквозь землю провалился. Куда девались силосные башни, черепицей покрытые фермы, здания школы и клуба,
Наконец машина остановилась на том месте, где была улица. Здесь и там торчали обгоревшие стены без крыш, без окон и дверей, печные трубы.
Его охватил ужас. Где отчий дом? Одни руины, пепел, холмики безымянных могил. Они с Соломатиным побродили по сожженным дворам, в надежде встретить свидетеля кошмарных событий, которые тут совершились.
— Трудно поверить, что здесь были Новые Всходы… — с горечью сказал Мегудин. — В кладбище превратился наш поселок…
— Когда тут жизнь возродится, будут новые всходы в память невинно погибших… — скорбно ответил Соломатин, садясь с Мегудиным в машину.
Из поездки по району Мегудин вернулся поздно вечером. Усталый и подавленный, он хотел лечь спать, но решил пойти в МТС узнать, как устроился Гонтов и что он успел за день. Побродив по двору, он увидел трактор возле ремонтных мастерских. В мастерской в углу на соломе спал Гонтов.
— Фима, Фима! Почему здесь спишь?
Гонтов проснулся, посмотрел на Мегудина, но спросонья никак не мог понять, где он.
— Что?.. Что?.. — и опять заснул.
— Фима, идем со мной. Зачем тебе валяться?
— Пересплю тут, — сонно проговорил Гонтов.
Мегудин уже хотел уйти, но, поборов сон, Фима поднялся.
— Я думал, что успею засветло вернуться и устроить тебя, но мы с секретарем обкома задержались в районе. Идем ко мне.
— Ну, зачем вас беспокоить?.. Как-нибудь здесь пересплю, утром ведь снова пахать.
— Пойдем, пойдем! — настаивал Мегудин. — Попьем чаю, перекусим и поговорим.
Он взял Гонтова под руку, потянул его за собой.
— Я не успел тебе и трех слов сказать… Мне хочется поподробнее узнать, как ты здесь очутился. Ты ведь сразу из МТС ушел на войну?
— Да, да, как только началась война, меня сразу же мобилизовали. Отступая со своей частью, нам пришлось в этих степях сдерживать наступление противника. Возле какого-то поселка, не помню какого, но недалеко от Курмана, меня тяжело ранили. Кто-то меня подобрал, оказал помощь, и, когда я пришел в себя, меня переправили к партизанам. Когда отряд наш разбили, меня прятала одна женщина до самого прихода наших войск. В отряде я встретил Зою Коломийцеву. Вы ее помните?
— А как же, она работала в конторе МТС. Значит, она никуда не эвакуировалась и пошла партизанить?
— Да, она вынуждена была уйти в отряд, так как староста не давал ей покоя… Вы его знаете, он работал механиком в МТС.
— Пауль Бютнер. Я уже слышал, что он тут натворил. Он как будто собирался жениться на ней…
— Она и тогда терпеть его не могла, пряталась
— Об этом я знаю, это было при мне, — прервал его Мегудин. — Но что было потом?
— Я ведь уже тогда был в армии, но Зоя мне рассказала, что немцы беспрерывно бомбили пролив. Потоплены были баржи с людьми, все они со своим добром пошли ко дну, а те, которые не успели погрузиться на баржи, носились в отчаянии по берегу и не знали, что делать. В это страшное время, говорят, и объявился Пауль Бютнер…
— Ведь его арестовали… Правда, были разные слухи…
— Наверное, здесь скрывался… Не успели наши отступить, а он уже действовал тут под чужой фамилией. Видеть его никто не видел, но говорят, будто он носил маску, чтобы его не опознали… Он рассылал своих людей в переселенческие поселки агитировать, чтобы не эвакуировались, дескать, новая власть обеспечит им хорошую жизнь. Правда, в эти басни никто не поверил, но вырваться отсюда было уже невозможно.
— Неужели вы не могли тут справиться с этим выродком?
— Мы, конечно, охотились за ним, и много раз он почти попадался нам в руки, но этому негодяю везло, ему удавалось ускользнуть…
Они подошли к дому, Мегудин открыл дверь и пригласил Гонтова войти. Он зажег коптилку, вскипятил чай. Закусывая, Гон-тов продолжал:
— Однажды отряд послал Зою с заданием заманить Бютнера и устроить там засаду, поймать его и судить партизанским судом, но и на этот раз проклятому выродку повезло. Как только Зоя появилась в Курмане, какой-то фашистский наймит выдал ее гестапо, и девушку повесили.
…До поздней ночи Мегудин расспрашивал Гонтова о судьбах других людей, затем легли спать. Как только начало рассветать, Мегудин проснулся, разбудил Гонтова, они наспех поели и отправились в МТС.
Гонтов заправил трактор, проверил, все ли в порядке, включил мотор и хотел выехать в поле, но Мегудин задержал его:
— Захвати бороны и сразу же заборонуй вспаханную землю. Неизвестно, удастся ли нам еще раз бороновать… Время не ждет, надо начать сев, а тягловой силы нет.
— А где бороны взять? — спросил Гонтов.
— Они валяются возле ремонтной мастерской. Разве ты не заметил?
Вскоре пришел Еремчук.
— В такую рань вы уже здесь? — удивился он. — Я тебя, Илья Абрамович, вчера ждал допоздна. Гонтов сказал, что какой-то большой начальник привез его и посадил на трактор, а ты с этим начальником куда-то уехал. Кто это был?
— Приезжал первый секретарь обкома, мы с ним объехали район, а когда я вернулся, тебя уже не застал.
Захватив бороны, Гонтов уехал в степь.
— Продолжай пахать тот же клин! Проверь глубину вспашки! Если смогу, приду! — крикнул вдогонку Мегудин. — А у тебя все готово? — обратился он к Еремчуку.