Под знаком четырёх
Шрифт:
Нет, это — не странное прочтение Евангелия, но от такой стоической приспособленности к существующему положению вещей иногда веет холодностью и даже казенностью взгляда, присущими чиновному положению Мегрэ. Но ведь Мегрэ и есть официальный защитник государства, несимпатичных ему политиков, продажных журналистов и бесчестных подрядчиков. Он колесико в механизме, хотя и довольно важное колесико, в чем-то уникальное. Он даже пытается культивировать в себе особость и сознание уникальности. И автор всячески ему в этом помогает.
Итак, мы видим, что Сименон во многом использует в серии романов о Мегрэ старую испытанную формулу По и при этом делает поистине гениальный ход, позволивший ему утвердить Мегрэ в сознании миллионов почти наравне с Шерлоком Холмсом. Во-первых, в Мегрэ он как бы внешне перевоплотил Холмса в Уотсона, оставив ему почти холмсовский ум и проницательность. Он понял также, как это понимали Кристи, Сейерс и Эллингэм, что Мегрэ должен чем-то контрастно отличаться от любимых всеми героев детектива, чтобы привлечь к себе внимание. Если Дюпен и Холмс люди не обыкновенные, то Мегрэ мог войти
Наградив Мегрэ любящей, заботливой женой, отличной кулинаркой и усердной рукодельницей и в этом отступив от заведенного правила, — Дюпен, Холмс и Пуаро холостяки, — автор не подарил ему детей (была дочь, но умерла во младенчестве); очевидно, и жена, и дети, — это уже слишком как у всех, а, кроме того, человек, имеющий детей, более незащищен и уязвим эмоционально (а иногда и морально). Сименон также понял: чтобы Мегрэ для читателя стал своим, комиссар полиции должен обладать слабостями и кое-какими комическими, но обязательно умилительными черточками. При этом Мегрэ должен быть все же чуть-чуть над всеми, всегда спокоен и рассудителен. Конечно, нет правила без исключений, и каждый это знает, — вот и Мегрэ может потерять самообладание и дать преступнику пощечину, а допрашивая негодяя адвоката, убившего и ограбившего своего клиента, Мегрэ может совсем выйти из себя: «Мегрэ так стукнул кулаком по столу, что там все подпрыгнуло. «Замолчите», — завопил он». А бывает и того хуже, — когда Мегрэ ошибается или колеблется и тогда погибают невинные: не выслушал он вовремя назойливую посетительницу в нелепой зеленой шляпке, уже надоевшую ему смешными подозрениями, а ее убили, и вот теперь Мегрэ мучится запоздалыми угрызениями совести («Смерть Сесили»). Не удалось ему доказать невиновность и Адриена Жоссе: его казнили за убийство жены, а потом оказалось, что ее убил любовник («Признания Мегрэ»). Но раз он сам может ошибаться, то как истинно порядочный человек он терпим к человеческим ошибкам и слабостям, хотя некоторые люди внушают ему непреодолимое отвращение.
Мегрэ не любит фамильярности. Он целомудрен. И когда один из сотрудников по департаменту вздумал пошутить, заметив, сколь много соблазнов и возможностей предоставляет Мегрэ его работа, ведь он знает всех обитательниц злачных мест, Мегрэ метнул на шутника холодный и тяжелый взгляд, и тот уже впредь не шутил. Мегрэ ничего не читает, кроме «Графа Монте-Кристо», — и то когда болен. Мегрэ любит сам покупать утреннюю газету, на работу ходит пешком или ездит на автобусе. Он не любит детективных фильмов. Привязан к своим ближайшим помощникам, полицейским инспекторам и прежде всего ценит в них исполнительность и добросовестность. Толстый Торранс внешне похож на Мегрэ. В одной из перестрелок он получил смертельную рану, однако Сименону стало жалко его, и Торранс чудесным образом оказался жив. Очень ценит Мегрэ храброго Жанвье; Лапуэнт — самый молодой (Мегрэ зовет его «малыш»), он любит экстравагантные клетчатые пиджаки, но точен и умеет предугадывать намерения Мегрэ. Люка — ближе всех, он — «сынок», он — будущий преемник Мегрэ в должности комиссара полиции. Между Мегрэ, Люка и Жанвье — особое понимание, с полуслова. А когда Мегрэ уходит в отставку, то Люка со слезами на глазах просит у него на память одну из его трубок.
Между романами «Питер Латыш» и последним из серии «Мегрэ и господин Шарль» (1972) прошло сорок три года, за которые было написано восемьдесят четыре «мегрэ» — так Сименон называет свои романы о комиссаре полиции — и восемнадцать рассказов о нем же. За эти почти полвека и персонаж менялся вместе со своим создателем. Процесс творчества, по словам Сименона, требует полной отстраненности от себя, чтобы «внутри» создалась пустота, которая будет всецело заполнена героем. Но тогда, значит, по примеру Флобера, отождествившего себя с Эммой Бовари, он может повторить: «Мегрэ это я»? Его сын Джон Сименон не сомневался: «Конечно, в Мегрэ ужасно много от моего отца… однако в нем, очевидно, много таких черт, какими отец хотел бы обладать. Мегрэ у него человек очень спокойный, но об отце этого ни за что не скажешь. Я думаю, Мегрэ — это он какой есть, каким он хотел бы быть и каким был его отец».
И Сименон на сходство не согласен: «Я другой, я не Мегрэ», — твердил он в «Я диктую»: «Мне доводилось читать, что будто он — всего лишь моя копия. Категорически отрицаю. Он никогда не был мною». И кажется, чтобы подчеркнуть разницу, он и написал «Записки Мегрэ», использовав хитроумный прием, несколько напоминающий тот, к которому прибегла Агата Кристи, выведя себя под именем миссис Ариадны Оливер: Сименон дал возможность персонажу посмотреть на автора и вынести о нем суждение. Мы видим не только Мегрэ глазами Сименона, мсье Сима, каким он был в двадцать лет, — настырного газетчика, журналиста и романиста, уже стяжавшего популярность развлекательными романами, мсье Сима, допущенного теперь в кабинеты уголовной полиции на Набережной Орфевр. Здесь мы видим Сименона, то есть мсье Жоржа Сима, глазами комиссара полиции Мегрэ. Эффект очень сильный: представьте себе на минуту, что Дюпен рассказал нам об Эдгаре По, Холмс — о Конан Дойле, а Пуаро с галантным поклоном предъявил точный портрет дамы Агаты. Что же получилось? Каков молодой Сим на взгляд Мегрэ? Во-первых, умен и образован, хотя не закончил коллеж. Мегрэ тоже не доучился из-за смерти
Но почему все-таки Мегрэ вздумалось заняться записками и рассказать о самом себе? Есть у него претензия к мсье Симу: зачем, например, у Сима он носит котелок, а не шляпу? И пальто с бархатным воротником, которого у него нет? Ведь во всем, даже в мелочах, нужна достоверность! Однако помнится, и Холмс наставлял доктора Уотсона, требуя большей натуральности. И Уотсон тогда ему резонно возразил: взгляните на полицейские отчеты. Вот уж где точность и «натурализм, доведенный до крайности, но это отнюдь не значит, что они хоть сколько-нибудь привлекательнее и художественнее». И тут Холмс внезапно соглашался с Уотсоном: «Для того чтобы добиться подлинно реалистического эффекта, нужен тщательный отбор», — неожиданная уступка Уотсону и как бы «рассказчику» Симу, темпераментно возражающему комиссару полиции Мегрэ: «Неужели я должен ради мелких подробностей жертвовать достоверностью?» Сим тут практически перефразирует Уотсона, утверждая: «Ведь чрезмерное стремление к объективности («натурализму». — М.Т.) искажает истину». Сим имеет при этом в виду определенную книгу, «Правдивые рассказы» бывших следователей, которые ему поставил в пример Мегрэ. Нет, Сим не согласен: детектив необходимо свести к простому механизму. В «Правдивых рассказах» толчется пятьдесят инспекторов, осведомителей и добровольцев, а нужны двое-трое, причем одному из них надлежит быть самым интересным. Да, есть Люка, Жанвье, Торранс, Лапуэнт, но над ними возвышается фигура Великого Координатора Мегрэ. И чем дальше, тем он становится интереснее, глубже и человечнее Еще в начале их знакомства Сим обещал Мегрэ, что он в последующих романах о его детективных подвигах «обрастет плотью и заживет более осмысленной жизнью». И Сименон обещание сдержал, избрав для этого не очень оригинальный способ: передоверив Мегрэ многие свои мысли, и чувства, и речи. Так что категорическое отрицание: «Я — другой, я не Мегрэ» не совсем соответствует действительности.
Но так Эдгар По, оставляя себе роль рассказчика, незаметно для себя самого отождествлялся с блистательным логиком Дюпеном. Так Конан Дойл, столь похожий внешне на добряка Уотсона, с годами все более становился Шерлоком Холмсом, и в своих собственных глазах — тоже. Так Агате Кристи все ближе делалась мисс Джейн Марпл.
«Записки Мегрэ» лишний раз подтверждали, что проблема тождества автора и персонажа очень интересует и Сименона. Это для него повод спросить и попытаться ответить на вопрос: может ли человек хорошо знать самого себя? И что вернее, собственное представление о себе или взгляд со стороны, и возможно ли вообще написать о себе объективно, и каков процесс перевоплощения автора в героя? Ответ таков: Сименон все больше становится своим Мегрэ, а Мегрэ все чаще воспринимался читателями как alter ego Сименона.
Что самое интересное, Сименон наделил его и своим, в буквальном смысле слова, творческим методом. Однажды Сименон сказал американскому издателю Карвеллу Коллинзу, что, работая над романом, он «переселяется» в своих персонажей целиком, переживая все перипетии их жизни, и после пяти-шести дней работы мучительно устает, поэтому может находиться в таком состоянии переселения душ самое большее одиннадцать дней. Надо сказать, этим же качеством, умением перевоплощаться, обладал и один из ранних героев Сименона. Он еще только писал развлекательные романы, но уже возник в его воображении герой по имени Жарри, которому хотелось быть и парижанином, и рыбаком из Бретани, и крестьянином, и мелким буржуа. И, когда появился Мегрэ, Сименон оставил ему эту жажду перевоплощения в других людей. Мегрэ вживается в их жизни. Каждое происшествие, которое он расследует, для него драма. Он про себя «играет» каждую судьбу. Он знает и понимает человеческую натуру и умеет интерпретировать поведение своих персонажей. «Люди вокруг живут, в полном смысле слова, минутой. А Мегрэ живет как бы тремя, пятью, десятью жизнями сразу, он в Канне и в Сен-Рафаэле, на бульваре Батиньоль и на улице Коленкура» («Порт туманов»). Эта вездесущность и возвышает Мегрэ над остальными, делает его «штопальщиком», или «адвокатом» человеческих судеб. Мегрэ не так уж хорошо знает, например, художников, артистов, ученых, — социально они ему чужды, но его собственный артистизм и интуитивное понимание характера помогают Мегрэ «вживаться» и в этих малоизвестных ему людей. Так Сименон наделил Мегрэ своим даром художественного прозрения…
Роман «Питер Латыш» Сименон написал, по одним сведениям, за неделю, по другим за три-четыре дня. (Своеобразный скоростной рекорд он поставил с «Танцовщицей из Мулен» — этот роман он сочинит за двадцать четыре часа.) А всего с 1923 по 1972 год Сименон напишет 220 романов. С каждым возрастал его профессионализм, сюжеты становились динамичнее, стиль — точнее. «Я работаю так: после полудня от 16 до 19.30 я пишу главу от руки, карандашом. На следующее утро от 6.30 до 9.30 я отпечатываю окончательный вариант на машинке, выбрасывая «красивые фразы», прилагательные и все, что мне кажется «литературщиной». Перед всем этим я испытываю священный ужас. Я хочу, чтобы не было «жира», чтобы фраза была целиком на службе сюжета. Никакого блеска…»