Под знаком незаконнорожденных
Шрифт:
Солдаты обыскали его. Они нашли пустую фляжку, еще совсем недавно содержавшую пинту бренди. Круг, несмотря на свое крепкое сложение, боялся щекотки. Он тихо покрякивал и слегка извивался, пока они грубо ощупывали его ребра. Что-то выпрыгнуло и упало с щелчком кузнечика. Они нашли очки.
«Отлично, – сказал толстый. – Подними их, старый дурень».
Круг наклонился, пошарил ощупью, шагнул в сторону – и под носком его тяжелого ботинка раздался ужасный хруст.
«Боже мой, вот так положение, – сказал он. – Теперь остается только выбирать между моей физической слепотой и вашей умственной».
«А вот мы арестуем тебя, – сказал толстый. – Это положит конец твоей клоунаде, старый пьянчуга. А когда нам надоест тебя сторожить, мы бросим тебя в реку и будем стрелять, покуда не утонешь».
Тем временем, небрежно жонглируя фонариком, подошел еще один солдат, и Круг снова
«Я тоже не прочь поразвлечься», – сказал этот третий солдат.
«Так-так, – сказал Круг. – Не ожидал тебя здесь увидеть. Как поживает твой двоюродный брат, садовник?»
Подошедший, неказистый и румяный деревенский парень, тупо поглядел на Круга и затем указал на толстого:
«Его брат, не мой».
«Да, само собой, – быстро сказал Круг. – О том и речь. Как он поживает, этот доблестный садовник? Вылечил ли он свою левую ногу?»
«Мы давно не виделись, – угрюмо ответил толстый. – Он живет в Бервоке».
«Славный малый, – сказал Круг. – Как же мы все жалели его, когда он свалился в гравийный карьер. Скажите ему, раз уж он существует, что профессор Круг часто вспоминает, как беседовал с ним за кувшином сидра. Всякий может сотворить будущее, но только мудрец способен сотворить прошлое. Яблоки в Бервоке преотличные».
«Вот его пропуск», – сказал угрюмый толстый румяному деревенскому, и тот опасливо взял бумагу, но тут же вернул ее.
«Лучше кликни того ved’mina syna [сына ведьмы]», – сказал он.
И тогда маленького человека вывели вперед. У него, похоже, сложилось впечатление, что Круг по какой-то причине главнее солдат, потому что он немедленно принялся жаловаться ему тонким, почти бабьим голосом, сообщая, что у него с братом бакалейная лавка на том берегу и что оба чтят Правителя с благословенного семнадцатого числа прошлого месяца. Слава Богу, повстанцы были разбиты, и теперь он мечтал присоединиться к брату, дабы Победивший Народ мог вкушать деликатесы, которыми они торговали, он и его страдающий глухотой брат.
«Кончай болтать, – сказал толстый, – и прочитай это вслух».
Бледный бакалейщик подчинился. Комитет Общественного Благополучия предоставляет профессору Кругу полную свободу передвижения в темное время суток. Для перехода из южной части города в северную. И обратно. Чтец поинтересовался, отчего он не может сопроводить профессора на ту сторону моста? Его мигом вышибли обратно во тьму. Круг продолжил свой путь через черную реку.
Эта интерлюдия отвела поток: он струился теперь, невидимый, за стеной мрака. Круг вспомнил других слабоумных, которых они с ней изучали, – исследование, проводившееся ими с каким-то злорадно-восторженным отвращением. Мужчин, наливавшихся пивом в слякотных барах – мыслительный процесс удовлетворительно заменен визгливой радиомузыкой. Убийц. Одногородцев финансового воротилы, преклоняющихся перед ним. Литературных критиков, хвалящих книги своих друзей или сторонников. Флоберовских farceurs [3] . Участников братств и мистических орденов. Людей, которых забавляют дрессированные животные. Членов читательских клубов. Всех тех, кто существует потому, что не мыслит, опровергая тем самым картезианство. Рачительного сельчанина. Преуспевающего политика. Ее родственников – ее ужасное безъюморное семейство. Внезапно, с яркостью предморфического образа или витражной дамы в красном платье, она проплыла по его сетчатке, обращенная в профиль, несущая что-то – книгу, ребенка, или просто дающая высохнуть вишневому лаку на ногтях, – и стена растворилась, поток снова вырвался наружу. Круг остановился, стараясь взять себя в руки, опустив голую ладонь на парапет – как в прежние времена, в подражание портретам старых мастеров, фотографировали выдающихся людей в сюртуках – рука на книге, на спинке стула, на глобусе, – но едва камера щелкнула, все пришло в движение, поток хлынул, и он продолжил идти – прерывисто, из-за рыданий, сотрясавших его голую душу. Огни противоположной стороны приближались дрожащими концентрическими игольчатыми и радужными кругами и снова сокращались до размытого свечения, если сморгнуть, после чего сразу же безмерно ширились. Он был крупным, грузным мужчиной. Он ощущал интимную связь с черной лакированной водой, плескавшейся и вздымавшейся под каменными сводами моста.
3
Шутники, проказники (фр.).
Вскоре
Круг – поскольку это по-прежнему был он – побрел дальше, все еще ощущая на подушечке большого пальца покалыванье и отпечаток грубого узора. На этом конце моста было светлее. Солдаты, приказавшие ему замереть на месте, выглядели оживленнее, были лучше выбриты, носили более опрятную форму. К тому же здесь их было больше, как и задержанных ими ночных путников: два старика вместе с их велосипедами, человек, которого можно было назвать джентльменом (бархатный воротник пальто поднят, руки засунуты в карманы), и его девушка, потрепанная райская птица.
Пьетро – или, по крайней мере, солдат, похожий на Пьетро, метрдотеля в Университетском Клубе, – Пьетро-бравый-солдат изучил пропуск Круга и сказал тоном образованного человека:
«Теряюсь в догадках, профессор, каким образом вам удалось перейти мост. Вы не имели на то никакого права, поскольку этот пропуск не был подписан моими коллегами-постовыми с северной стороны. Боюсь, вам придется вернуться и попросить их сделать это согласно правилам чрезвычайного положения. Без этого я не могу позволить вам пройти на южную сторону города. Je regrette [4] , но закон есть закон».
4
Сожалею (фр.).
«Совершенно верно, – сказал Круг. – К сожалению, они не умеют читать, не говоря уже о том, чтобы писать».
«Это нас не касается, – сказал вежливый, важный и благовидный Пьетро, и его товарищи важно закивали в рассудительном согласии. – Нет, я не могу пропустить вас, пока, повторяю, ваша личность и невиновность не будут удостоверены подписью часового с противоположной стороны».
«Но не можем ли мы, так сказать, повернуть мост в обратную сторону? – терпеливо предположил Круг. – То есть совершить полную перестановку. Вы ведь подписываете пропуски тем, кто переходит с южной стороны на северную, верно? Что ж, давайте обратим процесс вспять. Подпишите эту драгоценную бумагу и позвольте мне отправиться в свою постель на улицу Перегольм».
Пьетро покачал головой:
«Я не понимаю вас, профессор. Мы уничтожили врага – так точно; мы раздавили его своими каблуками. Но одна-две головы гидры все еще целы, и мы не вправе рисковать. Через неделю или около того, уверяю вас, профессор, город вернется к обычной жизни. Это ли не зарок, парни?» – прибавил Пьетро, обернувшись к другим солдатам, которые охотно закивали, их честные интеллигентные лица просияли тем гражданским пылом, который преображает даже самого простого человека.
«Я взываю к вашему воображению, – сказал Круг. – Представьте, что я шел в другую сторону. Собственно, я действительно шел в другую сторону сегодня утром, когда мост не охранялся. Расставлять сторожевые посты только с наступлением темноты – это довольно нелепая затея, – но пусть. Пустите и вы меня».