Под знаком змеи.Клеопатра
Шрифт:
— Моего отца звали Геракл, и в юности он рассказывал мне эту странную историю, но я знаю только, что поскольку и Омфала также сыграла определенную роль…
Антоний усмехнулся.
— Итак, ты не знаешь. Хорошо, я расскажу тебе об этом в нескольких словах. Когда Геракл убил царского сына Ифита, по приказанию дельфийского оракула — и по желанию Зевса, — он был отдан в рабство лидийской царице Омфале. По ее прихоти его наряжали в женские одежды, и он вместе со служанками прял шерсть и выполнял домашнюю работу. Сама же Омфала облачалась в его шкуру и носила его палицу.
Я пожал плечами.
— Таково было наказание за его проступок — ничего другого
— И ты не понимаешь? — ударил по столу Антоний. — Говоря о Геракле, намекают на то, что я, как раб, готов на все, чтобы понравиться Клеопатре. И это не все! Если в угоду народу я предстал в образе Диониса, то меня отождествляют не с Дионисом Лиэем — освободителем людей от мирских забот, а с Дионисом Бассареем — пожирателем людей. Эта ипостась божества мало известна, если ее вообще не выдумали продажные жрецы. Октавий прислал мне весьма доверительное письмо: как мужчина мужчине, почти на правах старого друга и боевого товарища. Насколько я понимаю, настоящими друзьями мы никогда не были. Во всяком случае, с тобой, Олимп, разговоры у нас бывали более личные, чем с ним.
— Что до меня, император, то ты можешь не опасаться, что я когда-нибудь использую их против тебя, — заметил я.
Он дружески коснулся моей руки.
— Я знаю это, Олимп, знаю. Итак, письмо Октавия. Оно действительно очень личное, я не сказал о нем даже царице. Не могу прочесть тебе, а только в общих чертах скажу, о чем оно. Октавий хочет сказать мне ни больше и ни меньше, как то, что Клеопатра навлечет на меня беду, что я поддался опасному наваждению, и он молит богов разбудить меня и представить мне все в истинном свете. Конечно, при этом он указывает также на свою сестру Октавию, которая воспитывает моих детей и свято блюдет мою честь до моего возвращения. Я ее знаю и верю этому. Октавия верная, умная и прилежная жена, но, Олимп, я не могу к ней вернуться. Тогда мне пришлось бы вырвать из сердца Клеопатру, а это уже слишком поздно: корни вросли слишком глубоко.
Он жадно осушил свой кубок, и я тут же наполнил его снова. Потом он улыбнулся, как бы прося о снисхождении.
— Я знаю, что мои признания излишни и что для тебя и моих друзей это давно уже не новость. Конечно, я помню о своем прошлом, но живу я в настоящем, и следует признать, оно единственное, что у нас есть. Прошлое лежит позади, оно завершенно и неизменно. Будущее — впереди, как закрытая книга, и мы не знаем, что в нем. Так что мне остается только настоящее, которого — по утверждениям философов — и вовсе нет, ведь, пока я тебе это говорю, мое последнее высказывание уже становится прошлым. Немного трудновато, да? Животным в этом смысле гораздо лучше: они всегда живут настоящим и не заботятся ни о прошлом, ни о будущем.
Он уже снова выпил и протянул мне пустой кубок.
— Будь сегодня моим кравчим, Олимп.
Он вновь сделал несколько больших глотков.
— А как у тебя? Ты ведь тоже женат, а живешь с Ирас — что говорит на это твоя жена?
— После возвращения из Иудеи я дал ей развод. Она хочет выйти замуж за другого, а я не хочу потерять Ирас.
Антоний стукнул по столу.
— Правильно, Олимп. Если разлад нельзя поправить, то лучше взять нож — и раз! Алекс уже несколько месяцев советует мне порвать с Октавией и до конца выяснить отношения. В этом году истекает срок моего двенадцатого консулата, и Октавий позаботится, чтобы меня не выбрали на следующий срок. Я дождусь этого и в следующем году объявлю ей о разводе! Но пока об этом ни слова — слышишь! Я хочу завершить
Он не торопясь достал заранее подготовленное письмо и запинаясь начал читать:
— «Что это на тебя нашло? Неужели все из-за того, что я сплю с царицей? Разве она не жена мне? Разве это новость? Разве я не занимаюсь этим вот уже девять лет? А как обстоит с тобой? Разве Ливия единственная женщина, с которой ты спишь? Я поздравлю тебя, если это письмо не застанет тебя в постели с Теруллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Салвией Титисенией, или еще с кем-нибудь. Разве это действительно так важно — с кем ты или кто твоя жена?»
Он отбросил письмо и ухмыльнулся.
— Ну как тебе это?
— Неплохо, император, неплохо. Это возбудит всеобщее любопытство.
Антоний покачал головой.
— На тот случай, если он сделает это письмо достоянием общественности и извратит при этом его содержание, я прикажу сделать его копии и отошлю их каждому наместнику в Римском государстве.
Эта ссора тянулась уже целый год и принимала все более острые формы. Очевидно было, что Антоний тоже не всегда говорил правду и иногда тоже защищался с помощью спора, лжи и подлога — в чем обе стороны пытались превзойти друг друга.
Об Ироде разговор между мной и императором никогда не заходил. Я и по сей день не знаю, сообщила ли ему царица обо всем — и тогда, может быть, он не хотел говорить об этом из уважения к своему другу юности. А может, они оба по каким-нибудь политическим соображениям решили оставить это дело без последствий.
Вообще, все эти власть имущие не так уж щепетильны, и если бы Клеопатре предоставилась возможность потихоньку устранить Ирода, она не стала бы долго раздумывать.
В это время диойкетом был Селевк — человек довольно бесцветный, который исполнял свои обязанности и ничем не обращал на себя внимания до тех пор, пока не угодил в одну неприятную историю, которая послужила причиной его смещения и стоила жизни двум людям.
Но сначала несколько слов о том, как складывались дела у меня. Когда я попросил царицу позволить мне вновь открыть свою лечебницу в городе, она ответила отказом.
— Нет, Гиппократ, твое место в Брухейоне, и если обязанностей личного врача для тебя слишком мало, то я могу поручить тебе еще кое-что. Ирод подал мне хорошую идею — тут стоит отдать ему должное. Итак, я назначаю тебя верховным служителем богини Гигиеи [60] , а проще говоря, моим министром здоровья.
60
Гигиея — в греческой мифологии дочь Асклепия.
Она выжидающе посмотрела на меня. Я был ошарашен и только озадаченно спросил:
— Для всей Александрии?..
— Ах, Гиппо, — засмеялась она, — ты меня не так понял. Ты будешь отвечать только за Брухейон — об Александрии пусть позаботятся другие. Речь идет об очистке улиц, снабжении водой и уборке мусора. Возьми себе двух дельных секретарей и поручи им всю основную работу, а сам осуществляй надзор. Твоя новая должность ставит тебя выше всех остальных врачей во дворце. Сейчас ты уже в таком возрасте, что никому не будет обидно иметь тебя своим начальником.