Под знаменем черной птицы. Книга 2

Труфанова Елена Александровна

— Я приношу свои извинения, госпожа. Мои товарищи разошлись не в меру и попортили ваше имущество. Позвольте частично компенсировать ущерб.

Он протянул ей тощий кошель, после, не обращая внимания на застывшую от изумления Ханну, подошёл к ближайшему столу со сломанной ножкой, перевернул его и задумчиво почесал подбородок. Повторил действия со всей остальной мебелью и поймал Анрира за руку.

— Госпожа, позвольте взять вашего слугу, мне будет непросто дотащить все необходимое с рынка.

Ошарашенная Ханна махнула рукой, затем удалилась в каморку, заменяющую ей кабинет.

Анрир же послушно потащился вслед за Ичиро, не переставая изумляться происходящему. Княжеский гвардеец добрался до рынка, нашел ряды со древесиной и брусами разной толщины и размера, долго и упорно торговался, затем нагрузил Анрира толстой и тяжёлой связкой и потопал обратно к кофейне. За все это время он ни разу не обернулся и не заговорил, будто в самом деле шел со слугой. Но в первой же подворотне, когда они вышли из толпы, забрал себе ровно половину ноши и с все той же королевской спесью взвалил на плечи.

— Как поживают ваши брат и матушка? — Анрир заговорил первым, все равно идти было невероятно скучно. Да и боязно. Его браслет, выданный Мо с наказом не показывать никому близко, был не той вещью, с которой стоит расхаживать по городу.

— Благодарю за участие, они в полном здравии.

— Приятно слышать. Надеюсь, вчера вы все же смогли достойно отпраздновать это событие.

— Мы с приятелями прикончили немало спирта, пока их латал дворцовый медик. Вы, господин, были так любезны, что сломали каждому из них не более чем по три кости, — в его скучающем, великосветском тоне стали проскальзывать насмешливые нотки, но злости Анрир не чувствовал.

— Не хотелось омрачать ваш праздник. Признаться, я не имею братьев или сестер, но был бы несказанно рад, решись родители завести ещё детей. Могу узнать имя вашего брата?

— Хиро. Отец намедни прислал письмо, в котором рассказывал, насколько громко кричит мой брат и как жадно присосался к материнской груди. Ему видится в этом знак, что Хиро вырастет славным воином и пылким любовником. А ещё братец успел дважды промочить рубашку и брюки отца, что свидетельствует о его непростом нраве. Кажется, были строки и о сне, срыгивание и пускании газов, но мой разум отказался воспринимать все приметы.

— Ничего, — Анрир все же хлопнул Ичиро по плечу, хотя и опасался, что двуликий воспримет это как угрозу, — при личной встрече вам продемонстрируют все умения младенца.

— В данной ситуации меня тревожит только то, что, возможно, кто-то однажды получал подобное письмо и обо мне.

Закончил фразу он уже в дверях кофейни, уверенно зашёл внутрь, разложил бруски и разметил их, чтобы обточить точно под размер ножек и сломанных перекладин.

— Я бы даже не сомневался, — Анрир сел рядом с Ичиро и по мере сил помогал двуликому. — У отца был специальный журнал, где отмечались все мои достижения. В том числе — первая ночь без конфузов в виде промокшей простыни.

— Занимательно, я бы прочёл.

Работал парень быстро и уверенно, будто всю жизнь столярничал. Если он хоть вполовину столь же ловок с мечом — стоит порадоваться, что вчера они не подрались.

— Увы, однажды я замочил журнал вместе со скатертью, и буквы расплылись.

— Немыслимая

потеря. Думаю, что то письмо постигнет схожая участь.

За несколько дней Ичиро закончил с мебелью, помог заменить скрипящие доски в полу, очаровал абсолютно всех работниц и саму Ханну. И, кажется, нисколько не переживал по поводу того, что княжеский гвардеец исполняет обязанности столяра и плотника.

После его ухода Ханна несколько дней ходила сама не своя, а после, рано утром, собрала вещи Анрира и поставила их рядом с дверью спальни. Затем добавила сверху кошель, пускай и тощий, но не пустой.

— Завтра середина весны, а мы договаривались насчет зимы. Тебе пора.

В глаза она не смотрела, в руках мяла какую-то бумагу, и, кажется, совсем недавно плакала. Анрир попытался подойти ближе и обнять, но Ханна не позволила.

— Нет, хватит. Питер предлагал нам пожениться, я обещала подумать. Возможно, соглашусь.

Добродушный пекарь Питер давно уже сватался к Ханне, кажется, еще до появления Анрира, но получал отказы. Почему хозяйка кофейни вдруг решила передумать — кто знает, но при здравом размышлении, Анрир ее поддерживал.

— Соглашайся, он хороший мужчина, объедините с ним кофейню с пекарней, подниметесь на нормальный уровень дохода, детей родите, мальчиков, мальчика-толстяка и мальчика-вороненка, смуглого и темноволосого, шебутного настолько, что никто не сможет уследить.

Бегающие по улице перед кофейней мальчишки представились так живо, будто Анрир видел их своими глазами. Как и потяжелевшую, но все еще красивую Ханну и, напротив, постройневшего Питера, солидного и степенного, но такого же добродушного. Видение оборвалось, сменившись тесной комнатой, мешком вещей и заплаканной женщиной, которая давно приняла решение, но надеялась, что ее станут отговаривать. Анрир не стал. Они хорошо проводили время вместе, но Ханне рядом нужен кто-то солидный и надёжный, а не нищий кот. И он не уверен, что хочет навсегда остаться с этой женщиной. А долго радоваться тому, что рано или поздно закончится, оказалось сложнее, чем думал Анрир.

— Один мой друг преподает в академии искусств, — пробормотала Ханна, — и ему понравились твои работы. Тебя возьмут на первый курс, вольным слушателем, при условии, что будешь выполнять часть обязанностей дворника.

Щедрое предложение для имуса, они, как правило, и лицеи не заканчивали. Анрир никогда всерьез не рассчитывал заняться живописью, это казалось не слишком реальным, но определенно мечтал об этом. Пока он растерянно смотрел на Ханну, она взяла кошель и мешок, выбросила их за дверь и отвернулась.

— Иди! Все, хватит. Не люблю прощальные сопли. Если не сможешь пристроиться — возвращайся, налью тарелку супа и освобожу тюфяк на чердаке.

— Я не вернусь, Ханна, — он почему-то знал, что говорит правду, они еще встретятся, много позже, но это женщина придет к нему с какой-то просьбой. Даже в самом крайнем случае Анрир не собирался переступать порог кофейни в ближайшие годы и уж тем более селиться на чердаке. Добряк-Питер точно не будет рад бывшему любовнику жены, а она сама потеряет всякий покой.