Под знаменем Сокола
Шрифт:
— Буртасы просто непроходимые тупицы! — кипятился он, слушая в доме будущего тестя новости о войне, все сильнее разгоравшейся на Оке, и о тучах, сгущавшихся над Муромом и Обран Ошем. — Неужели им нравится платить хазарам дань? Одно слово — лесные пеньки!
— У буртасов своя правда, у нас — своя, — качал посеребренной головой хан Азамат. — Коли каганат падет, у нас, думаю, хватит сил и с руссами полюбовно договориться, и освободиться от дани, а буртасам дань по-любому придется платить, коли не хазарам, то либо руссам, либо нам. Потому-то они и держатся до последнего.
— Так
— Да тебе, коке, я вижу, не терпится удалью похвастать! — смуглое лицо булгарского темника осветила улыбка. — Погоди, навоюешься! Как бы не пришлось еще защищать град от руссов.
— Ах, какой он храбрый, какой сильный! — замирала от восхищения, оставшись с Всеславой наедине, до беспамятства влюбленная в жениха Диляра. — В этом году во время Акатуя он всех батыров победил!
Всеслава знала, что во время Акатуя или, как его по-другому называли, Сабантуя, праздника встречи весны, начала пахотных работ и первого выгона скота на пастбище, молодые батыры и заслуженные воины соревновались друг с другом, показывая удаль, привлекая удачу и милость духов-хранителей к своему роду и земле. Булгары верили, что победитель состязания уподобляется древним батырам, которые денно и нощно стоят у края земли по всем четырем сторонам света, оберегая мир людей от чудовищ.
В прежние еще кочевые времена среди победителей состязаний выбирали вождей и военачальников, способных повести свой народ к тучным землям, обильным водой и травой, отражая вражеские набеги. Подобное, говорили, происходило раньше и у славян на Велесовой неделе. Ах, если бы в земле вятичей и нынче сохранялся подобный обычай, ее Неждан уж точно князем не меньшим, нежели Ратьша, ходил бы. Счастливая Диляра! И случается же у людей такое, чтобы нареченный жених был одинаково и родителям, и невесте мил!
— Ну, ты понимаешь, — объясняла дочь хана Азамата, умильно глядя на княжну блестящими бархатными глазами с нежной поволокой. — Мы же с Аспарухом вместе росли. Он меня на пять годов больше и потому был как старший брат. Через канавы и ручьи на руках переносил, занозы вытаскивал, а один раз, когда меня на лугу гадюка укусила, пока слуги побежали за лекарем, сам, как нужно, сделал надрез, отсосал кровь и прижег.
У Всеславы задрожали губы: почти то же самое она могла рассказать про Неждана. Вот только родне и нарочитым он никак не приходился ко двору.
— Ну, вы с ним прямо как Фархад и Ширин! — восхищалась, слушая их историю, Диляра. — Помнишь, про них Фатима рассказывала, как раз недавно. — Фархад тоже, хоть и родился простым каменотесом, показал себя настоящим батыром и человеком куда более достойным, нежели шах Хосров!
В конце басни, не вынеся предательства и козней коварных царедворцев, Фархад обратился в каменный утес, а Ширин разлилась у его подножия рекой. Не менее печально заканчивались и другие любовные истории.
— Ну что ты!
Диляра от избытка чувств обнимала подругу.
— Вот увидишь, у вас все будет хорошо! Твой Неждан теперь воевода. Вот побьет хазар, неужто твой брат отказать ему посмеет? Поскорей бы уже
И, не слушая старую Фатиму, стращавшую девушек магометанским адом, глубинным слоем нижнего мира, в котором в девяти котлах под присмотром слуг шайтана вечно варятся души нечестивцев, вместо того, чтобы повторять суры Корана, Диляра бесконечно примеряла наряды и украшения, подводила глаза сурьмой. А то созывала служанок и пускалась в пляс под песни о любви, перемежая булгарские и савирские танцы с арабскими и персидскими, которые ей показывали привезенные из-за моря Хвалисского невольницы.
— И что тут нечестивого, — пожимала округлыми плечиками в нарядном шупаре ханская дочь. — Разве Аллах не создал женщину, чтобы угождать супругу? По нашей вере молодым нельзя особо общаться, иные лицо невесты лишь на свадьбе и увидят, а меня Аспарух, пока я в возраст не вошла, видал не только без платка, но и без рубашки! А вдруг он и после свадьбы посмотрит на меня только как на сестру? Он воин храбрый, у него в гареме невольницы, почитай, со всего света. Захочет — еще и вторую жену возьмет! Серебра-то у него для этого достанет!
— Мне с Нежданом проще, — улыбнулась Всеслава. — Он вслед за побратимом принял в Ираклионе христианство, а по этой вере мужчина выбирает одну жену на всю свою жизнь.
— А что делать, если погибнет в бою или умрет от болезни его брат или отец? — почти испуганно воскликнула Диляра. — Оставлять его жену, которая не мать, безо всякой поддержки горькой вдовицей, как в сказании о Тахире и Зухре? Мать Аспаруха, когда ее муж пал в бою, один из его дядьев второй женой взял, а сестра моя Джамиле, едва закончила носить траур по своему первому супругу, за его меньшого брата пошла, хан Кубрат об иной избраннице и не мыслил. Это дело благое. Сам пророк Магомед так завещал: он-то брал на себя заботу о женах и детях всех своих погибших соратников.
Всеслава знала, что в земле вятичей и других славян существовал схожий обычай не только между кровными братьями, но и среди побратимов, но, представив подруженьку Мураву женой Неждана или помыслив о себе, как о супруге Лютобора, почувствовала смущение и стыд, горячо обжигающие ланиты. Хорошо, что крестовое братство едва не крепче кровного.
— Жена брата — почти что сестра, — попыталась объяснить она Диляре то, что слышала от Муравы и других христиан. — Стало быть, о ней, как о сестре или матери надобно заботиться!
— Брат — это не муж! — возразила, звеня браслетами и монистами, булгарская красавица. — Брат на ложе к сестре не взойдет и темной ночью не приголубит! Стало быть, наш обычай лучше!
И, показав розовый язычок меж ровных, белых зубов, она вновь принялась ритмично покачивать бедрами в такт звукам саза и дойры:
— Попробуй повторить за мной, Всеслава малика! Наука нехитрая! Не на людях же, как вы танцуете в своем краю! Думаю, наша пляска твоему Неждану по нраву придется, какую бы веру он в этом Ираклионе не принял!