Подари мне рай
Шрифт:
– Лучше бы мне остаться в Симле, – проворчала айя, но губы ее сложились в чуть заметную улыбку.
Глава 25
Рассвет наконец пришел в занан розового дворца. Серебристый свет сменил темноту ночи, и первый порыв жаркого ветра тронул занавески. На соседней крыше прокукарекал петух.
Поднявшись с шелковых подушек, на которых он провел беспокойную ночь, Росс застонал и расправил затекшие конечности. В голове стучало от выпитого вместе с Валидом Али спиртного. Совершенно голый, он подошел к
Через час, а может, и раньше, дом проснется, на базарной площади, примыкающей к саду розового дворца, торговцы начнут раскладывать товары. Через час жара станет жестокой, и он рискует своим здоровьем и здоровьем коня, если отправится в путь.
Так поступил бы только сумасшедший.
Тогда он, видимо, сумасшедший, так как должен ехать. Хотя что он скажет Море, когда вернется?
«Ошибка, – подумал он. – Я совершил ужасную ошибку».
Но вначале ему так не казалось. Может, потому, что легко удалось выяснить, откуда взялось несвежее мясо, которое съела Мора. Его купили у местного мясника, и опять-таки легко удалось вырвать у перепуганного человека признание в том, кому он это мясо продал.
Куда труднее протянуть нить от человека, подкупившего мясника, до женщины, которая затеяла все это и вручила своему наемнику мешочек монет в награду за услугу.
И если хорошенько вдуматься, станет ясно, что самая большая ошибка заключалась в том, что он приехал сюда, в Бхунапур, встретиться с Синтой Дай после того, как узнал правду. Было ошибкой позволить ей подумать хоть на секунду, что ее план удался, что его жена мертва, а он вернулся в Бхунапур к ней, Синте Дай.
Росс поморщился и сжал руками голову. Частично ошибка состояла в том, что он позволил Синте Дай поцеловать себя и поцеловал ее сам будто в порыве страсти, тогда как ему было нужно только ее признание.
Да, хитрость сработала и, да, он унял отчасти свой гнев, проведя, как предложил Валид Али, ночь в пьянстве и дурацких мужских разговорах. Но скоро взойдет солнце, весь дом проснется, и обсуждение ночных событий разгорится словно пожар: как танцовщица Синта Дай задумала отравить жену Гамильтон-сахиба, как Валид Али приказал выгнать танцовщицу из дому прямо среди ночи и отправить ее далеко на юг, дальше Калькутты и Пуны, туда, где никто из домашних никогда не бывал, в такое место, где у нее никогда уже не будет возможности строить козни.
Среди советчиков Валида Али нашлись и такие, кто предлагал умертвить танцовщицу в отместку за ее покушение на мэм-сахиб. Росс был потрясен силой их преданности Море. Но ведь и она так много сделала для обитателей этого дома, тут же вспомнил он.
Осознание этого тоже помогло ему успокоиться, и он понял: что бы ни случилось в будущем, в этом доме Мора всегда будет желанной гостьей.
И это неплохо, если иметь в виду, что Мора, возможно, не захочет оставаться в браке с ним, когда узнает о его «подвигах»:
Зная Мору и ее неистовый темперамент, можно ручаться, что ей дважды наплевать на то,
– О черт! – пробормотал он.
Только бегума и две женщины из ее свиты видели его, но, вспомнив их ошарашенный вид, он лишь теперь понял то, что не дошло до него в то время: для них его встрепанная внешность и дикий взгляд должны были означать, что он стал жертвой собственной непреодолимой похоти. Почему бы иначе он не посчитался со всеми правилами приличия и просто закричал, чтобы ему доставили Синту Дай?
Даже Исмаил-хан неверно истолковал его намерения, потому что Росс почувствовал пыл его негодования, когда патан сопровождал его в глубину занана, где ожидала поднятая с постели танцовщица. Росс был так одержим жаждой мести, что даже не подумал о последствиях. И это лишний раз доказывало, насколько он лишился способности рассуждать здраво.
Мора и в патане обрела преданного друга. Богу ведомо, что друзья ей могут понадобиться. Ведь Мора, как и все обитатели дома Валида Али, сразу поверит, что он променял ее на свою бывшую любовницу.
Зная Мору достаточно хорошо, Росс ничуть не надеялся, что она предоставит ему возможность объясниться. Позор его явного отступничества был бы непереносим для любой новобрачной, не говоря уж о столь гордой и импульсивной женщине, как Мора. К тому же шпионы Кушны Дев, вероятно, заметили, как он заключил танцовщицу в объятия, и, разумеется, донесли ей об этом.
«Хотелось бы надеяться, что она не разнесет в доме все до последней вещи, – мрачно подумал он. – Надо было вернуться туда прошлой ночью и первым рассказать ей все».
Но она была так больна, ему казалось, что ей следует по-настоящему отдохнуть, отлежаться, хотя, если раскинуть умом, ему не стоило оставаться здесь и напиваться.
Господи, какая неразбериха!
Даже если Мора даст ему возможность объясниться и простит его неджентльменское поведение, она никогда не простит того, что он уехал, не сказав ей ни слова.
Нет, без полного взаимного доверия их брак обречен.
Какого дьявола он не сказал ей, что любит ее? В те минуты, когда они страстно ласкали друг друга и Мора, подняв на него глаза в трепетном ожидании, спросила его нежно и невинно, любит ли он ее. Это была бы основа доверия.
Она должна была это понять тогда! Почувствовать в каждом его поцелуе, в том, что он отдал ее прекрасному, покорному телу самую суть себя.
Конечно, он любит ее, любит до безумия, и все же... все же он побоялся произнести три простых слова, когда она попросила об этом. Стоять лицом к лицу с разъяренным тигром или убийцами-душителями было легче!
И теперь он должен расплачиваться за свое нежелание открыть жене тайны своей души и таким образом дать ей власть ранить его, если она сочтет нужным, так же как он часто ранил ее совершенно бездумно.