Подари мне себя
Шрифт:
Из-за внезапности нападения завотделением в таком же шоке, как и я, поэтому поначалу пропускает удары, не успевая среагировать и увернуться.
Мой взгляд мечется по мужчинам, которые в холле клиники устроили драку. Судорожно пытаюсь понять, что же делать, но в голове какая-то каша из страха и паники, которая накрывает меня лавиной с головой.
Первое, что приходит мне на ум — это влезть в драку и остановить Егора, который не на шутку разозлился. Я чувствую неконтролируемую агрессию, исходящую от мужчины, который в этот момент похож
Лицо зава в крови, она течёт из разбитого носа, пачкая его одежду и падая на пол. Под ногами дерущихся мужчин уже остаются кровавые разводы, а Свободин всё не останавливается, нанося Шестинскому один за другим мощные удары.
Но вот Герман Витальевич уворачивается и ощутимо бьёт гонщика в грудь кулаком, отчего тот делает несколько шагов назад. Егор мотает головой, но, как заведённый, снова заносит руку для следующего своего удара в сторону моего начальника.
Меня трясёт от развернувшейся картины, из глаз льются слёзы — я уже не могу сдерживаться.
В голове набатом стучит, что я должна разнять их. А с моих губ срываются судорожные всхлипы — у меня начинается истерика. Но всё, что меня сейчас волнует, — это Егор. Не хочу чтобы у него были проблемы потом. Из-за меня.
Поэтому немедля подлетаю к мужчинам, хватаю дрожащими пальцами Егора за руку, которую он уже занёс для нового удара, и повисаю на ней всем телом, пытаясь оттянуть его, при этом кричу, чтобы он остановился, прекратил всё это.
— Егор, пожалуйста, прекрати, — пытаюсь остановить его. — Егор! Не надо! — всхлипываю, и по щекам уже вовсю текут горькие слёзы, но я даже не смахиваю их.
— Егор, пожалуйста, родной мой, остановись! — продолжаю оттягивать его несмотря на то, что ноги меня уже почти не держат, и я вот-вот свалюсь на пол, залитый кровью начальника. — Очнись! Что же ты делаешь, дурачок?
Егор замирает, и я вместе с ним, а по лицу всё так же струятся слёзы. Поворачивает голову в мою сторону, и я в его глазах замечаю такую бурю эмоций, чувств, что они режут меня без ножа, разом захлёстывают, обдавая арктическим холодом.
Его глаза яростные, безумные, от которых мурашки пробегают по коже.
— Соня, отойди, — рычит разъярённым зверем и смотрит так, что мне хочется сквозь землю провалиться.
Я отшатываюсь от них, а Свободин берёт за грудки Шестинского, встряхивает его и чеканит каждое слово злым, твёрдым, жёстким голосом:
— Ещё хоть раз прикоснёшься к Соне или что-то ей сделаешь, и я вырву твои руки. Ты меня понял?!
— Я тебя не боюсь, Свободин, — шеф гнусавит из-за разбитого носа и пытается стряхнуть с себя руки разъярённого гонщика.
— А зря! — и Егор отбрасывает его. Шестинский еле удерживается на ногах, но не падает.
Егор поворачивается ко мне, делает шаг в мою сторону, а я замираю, следя за каждым его движением.
Подходит близко. Совсем близко. Ощущаю его ярость, гнев, которые он едва контролирует. Вся дрожу, но взгляда от него не отвожу. Боюсь
Впервые, несмотря на то, что мы знакомы едва ли месяц, я вижу его таким яростным, безумным, когда внутри него клокочет гнев, направленный на другого человека. Со мной он со всем другой. Хоть и тот его выпад в мою сторону в темном помещении показывает, что он не такой простой, как кажется на первый взгляд. Но в той ситуации его можно было понять.
И все его слова, во всём он прав. Но по-другому я не могла поступить.
Что же будет сейчас, я не знаю.
Мгновение — и его руки обхватывают мое лицо, тянут вверх, чтобы я заглянула ему в глаза. Большими пальцами смахивает дорожки прозрачных слёз, которые до сих пор катятся. Но я не обращала на это никакого внимания. Всё моё внимание сосредоточенно только на одном Егоре.
Сейчас он — моя единственная вселенная.
— Чего ты ревёшь?! — его голос твёрдый, жёсткий, в нём до сих пор ощущаются все его эмоции, которые ему трудно держать в себе.
— Егор… — мой же голос тихий, почти не слышно слов.
— Об этом мы поговорим позже! — твёрдо, жёстко отчеканивает и, отстранившись от меня, хватает за мою ладонь и направляется к выходу, таща меня за собой.
Я же иду за ним, впиваясь в его спину пронзительным взглядом. Я боюсь этого разговора, потому что предвижу каким-то шестым чувством, что ничего хорошего он нам не принесёт.
Понимаю, что теперь, после всего увиденного Егором, мне предстоит всё ему рассказать. И какая реакция будет на мои слова, я даже представить боюсь.
Вся сжимаюсь, дрожу. Несмотря на то, что мы ещё находимся в клинике, хоть и продвигаемся быстрыми шагами к выходу из неё, и на мне теплый пуховик, мне с каждым шагом становится всё холоднее и холоднее. Холод пробирает меня до костей, доставая почти до сердца.
Вот мы приближаемся к ресепшену, где сегодня дежурит Лиля. Она выглядывает из-за стойки, и её глаза в шоке и недоумении расширяются, когда она видит Свободина, который за руку ведёт меня за собой. Но я никак не реагирую на это.
Меня сейчас ничего, кроме разговора с Егором, не тревожит и не беспокоит. Всё равно, что потом будут говорить в клинике. Наплевать на это. Но я всё равно приоткрываю губы и бросаю, проходя мимо ресепшена, Дубровской:
— Там Шестинский… Помоги ему, — это всё, что я успеваю сказать девушке, потому что гонщик тянет меня за собой.
Глава 28
Соня
В салоне дорогого спортивного автомобиля, куда Егор меня буквально закинул, воцарилась мертвенная тишина, от которой меня бросило в озноб. Сейчас здесь не было уютно или спокойно, как это было прежде в относительной близости от Свободина. Вокруг нас царила напряжённая атмосфера, которая давила на меня со всех сторон.