Подари себе рай (Действо 1)
Шрифт:
– Когда переправлялся через речку, кобылу подхватило течение. И як понесло...
– Никита махнул рукой в сторону и посмотрел куда-то вдаль, словно надеялся разглядеть там многострадальную лошадь.
– Ты вот что, хлопче, садись и рассказывай.
И Никита, то и дело запинаясь, покаянным тоном рассказал всю правду.
– Все из-за того бисового попа и получилося. Ну я им и прочитал лекцию на тэму: "Религия опиум для трудящих".
– За выпивку выношу тебе порицание, - молча докурив традиционную цигарку, сказал батя.
– Устное. А поп тут ни при чем. И с лекцией о религии перед верующими
"Из-за проклятого попа нагоняй получил, - злился Никита, возвращаясь в полк.
– Придумают тоже - браки вершатся на небесах. Дурниця! Ну и здоровы эти жрецы брехать". Лошадь устало плелась по пыльной дороге и пошла легкой трусцой, почуяв близость родного стойла и лишь когда задремавший ездок отпустил поводья. Сонно шелестели ветви имеретинского дуба, едва слышно им ласково вторила своими зубчатыми листьями колхидская высоченная красавица дзельква...
И был день - 10 января 1929 года, и по древнему Крещатику в сторону Владимирской горки шел Никита, секретарь одного из Киевских райкомов партии. Его сопровождали Сергей, вожак коммунистов завода "Арсенал", атлетического сложения красавец, и Иван, душа городской комсы, создатель первых отрядов юных техников. Молчали. На состоявшемся час назад заседании горкома благословили Никиту на учебу в Промышленной академии в Москве.
– Молодец Лазарь Моисеевич, - сказал, наконец, Сергей.
– Если бы не он, ни за что не отпустили бы.
Никита кивнул. Посмотрел на Ивана, добавил с улыбкой:
– Ему вот тоже подфартило. Его книжку "На шляхах до политехнизьму" заметила сама Надежда Константиновна Крупская. Вызывает на ответственную работу.
– Распадается наша троица, - вздохнул Иван.
– Если бы не сама Крупская, я бы ни за что...
– Не горюй, - прервал его весело Сергей.
– Чай, не в Сибирь ссылают в Москву-матушку отправляетесь. Вы теперь есть кто? Вы-дви-жен-цы! А мы, рабочий класс, вас завсегда поддержим.
– Дай срок - вытащим и тебя, - солидно пообещал Никита.
С Владимирской горки открывались гордые, подернутые седой дымкой времен заднепровские дали.
– Огромна и величественна наша земля, - раздумчиво произнес Никита. Но, куда ни глянь, повсюду и на все религия подсуетилась наложить свою печать.
Иван и Сергей смотрели на него выжидающе. И он долго глядел на заснеженные равнины. Потом, словно очнувшись от захвативших его видений, продолжал:
– Сюда мы шли по улице, вдоль которой князь Владимир гнал народ креститься. Оттуда и ее название. "Тогда здесь улицы не было, - вспомнил Иван строки летописи.
– Был яр".
– И горка эта, - продолжал Никита, названа в честь этого крестителя. Самые лучшие здания в "Матери городов русских" - или церкви или монастыри.
– Но так сложилось исторически!
– возразил Сергей.
– Кирилл и Мефодий тоже ведь были монахами, а без них у нас не было бы своей азбуки.
Никита пренебрежительно махнул рукой:
– Не знаю, что в этой легенде правда, а что сказка. Знаю другое - с поповщиной и с поповской брехней пора кончать. Я вошел с предложением в ЦК КП(б)У закрыть Киево-Печерскую Лавру.
– Лавру?!
– вырвалось у Ивана громче, чем ему хотелось бы. Впрочем тут
– Музеями следует делать места революционной славы, - назидательно заявил Никита.
– А вековые "курильни опиума" мы прихлопнем все до единой. Раз и навсегда...
НАЧАЛО НАЧАЛ
"Националь" сверкал роскошными люстрами, хрусталем бокалов и рюмок, бриллиантовыми колье дам и золотыми перстнями их партнеров. Заезжий джаз из Нового Орлеана вдохновенно и изящно импровизировал на мотивы популярных европейских шдягеров и новых американских хитов, блюзов и спиричуалз.
– Публика?
– переспросил пожилой лощеный официант.
– Теперь все больше закордонные господа. Слов нет, почтенные, степенные, учтивые. Однако, жадные до невозможности. И по заказам и по чаевым страсть какие жадные. То ли дело наши нэпманы - гуляй, не хочу. Заказ - вся меню, от корки до корки, чаевые - золотыми червонцами. Кончилось времечко.
Он вздохнул, привычно изысканным жестом водрузил на стол перед молодыми симпатичными клиентами знаменитый "бефстроганов от шефа Жзюстена" и виртуозно исчез.
– За твой перевод в Москву и назначение в органы, - Иван поднял рюмку, другой рукой плеснул в фужер крюшона.
– Не успели мы с Никитой обосноваться в Белокаменной, как ты тут как тут. Здорово!
– Ты же знаешь, еще при Дзержинском я работал в ЧК в Одессе, чокнувшись и опрокинув в рот рюмку, сказал прослезившийся Сергей. Рассмеялся: - Никак не научусь пить окаянную. Хотя пить приходится теперь и много и часто.
– Да, Одесса, - с теплотой в голосе протянул Иван.
– Райский город. Со своими легендарными Япончиками, как и Москва со своими Пантелеевыми. Выходит, в каждом раю водятся свои грешники.
– Положим, до рая в Одессе-маме и в Первопрестольной далеко очень, Сергей повертел в огромной пятерне хрупкую рюмку, поставил ее осторожно на стол, принялся за бефстроганов.
– То, что ни ты, ни я, ни Никита не научились пить - это похвально. Сколько толковых ребят спивается и пропадает ни за понюх табаку.
– Кстати, Никита опять не смог выбраться на наш мальчишник, - с укоризной заметил Сергей.
– Он теперь очень занят, - спокойно возразил Иван.
– Как же, как же! Секретарь парткома Промакадемии! Теперь ему в ресторане и показаться зазорно, - Сергей хмуро наблюдал за тем, как Иван разливал по второй рюмке.
– А я хотел вам, своим самым близким друзьям, рассказать, что меня определили в загранкадры. Сам Менжинский настоял.
– Да?
– Иван оторвался от еды, с нескрываемым любопытством воззрился на Сергея.
– Поздравляю. Разные страны повидать, чужие обычаи, нравы познать - фортуна на твоей стороне. На мировую революцию работать будешь. Какой город ты выбрал - Париж, Лондон, Нью-Йорк?
– Какой ты, Ваня, шустрый, - засмеялся Сергей.
– Сначала учиться надо, много и долго учиться. Языки, история, философия, литература, страноведение.
Он помолчал и многозначительно добавил: - И многое-многое другое. А для практики придется поездить дипкурьером. Как сказал один товарищ, Сергей оглянулся, понизил голос, - пообтесаться, нюхнуть чекистской загранки на самой низшей, черновой ступеньке. А ты - Лондон.